— Не сдавайся, братан!

Дедушка испепеляет его взглядом.

— Чтобы выйти в туалет, нужно спросить разрешение на выход из класса, — объясняю я.

— Кстати, училке, которая вынесла мне приговор, нельзя преподавать историю. Ей аж двадцать два года! — Дедушка сокрушенно трясет головой. — Разве она может хоть что-нибудь знать?

— В следующий раз лучше просто спросить разрешения, — советует Радж.

— Я предпочитаю сохранить свое достоинство! — заявляет дедушка.

Он удаляется с гордо выпрямленной спиной и развевающимися волосами, и мне приходит в голову, что мама не права.

Театральности ему не занимать.

Мама возвращается из школы рано. В руках у нее два больших пакета с продуктами.

— Репетиции идут отлично, так что я объявила сегодня выходной! Хочу приготовить ужин, — радостно сообщает она и добавляет: — По-моему, Элли, я в последнее время тебя забросила.

Остаток дня мама проводит у плиты. Когда мы спускаемся ужинать, то кухня выглядит так, будто по ней пронесся ураган: в раковине высится гора грязных мисок и мерных кружек, кухонная стойка покрыта мукой. Кажется, мама использовала все кастрюли до единой.

— Кушать подано! — объявляет она и торжественно ставит перед нами тарелки.

На тарелках лежит нечто жареное, лепешкообразное, обваленное в сухарях. Сбоку — немного подгоревшей спаржи.

Мы с дедушкой откусываем по кусочку. — Ну как? — спрашивает мама. — Что скажете?

У меня во рту что-то кашеобразное, подозрительно вязкое и переперченное.

Дедушка кривится:

— Это что еще такое?

— Жареный баклажан, — отвечает мама.

Приговор дедушки окончателен.

— Нет! Мне не нравится.

Мама переводит взгляд на меня:

— А тебе?

Я качаю головой.

Бедная мама сокрушенно вздыхает.

Баклажан отправляется в мусорное ведро, а мы заказываем китайскую еду.

На следующий день мы с дедушкой после уроков сидим на кухне, и он жалуется на мамины кулинарные способности.

— Если бы она так же внимательно слушала на уроках химии, как на уроках этой театральной чепухи, из нее вышел бы хороший повар, — говорит он, насмешливо растягивая слово «театральной»: «т-э-атральной».

— Химия? А это тут при чем?

Дедушка недоуменно смотрит на меня:

— Приготовление пищи — это ведь наука.

— Разве?

Мне это всегда казалось скорее искусством.

— Элементарная химия, — хмыкает дедушка. — Да и вообще, на кухне повсюду можно найти следы науки. — И он открывает холодильник, вынимает кусок сыра и машет им у меня под носом: — Луи Пастер изобрел способ уничтожать бактерии в напитках, нагревая их до высокой температуры, — пастеризацию. В его время это было, по сути, чудом! Благодаря ему мы можем пить молоко, есть сыр и не болеть.

Я и не подозревала, что сыр — это чудо.

— Я люблю готовить, — говорю я.

— Я и не сомневался, — отвечает дедушка, как будто это очевидно. — Ты вся в меня.

Может, я и правда вся в него.

Дедушка вдруг хлопает в ладоши:

— Давай приготовим ужин.

— А что будем готовить? — спрашиваю я. Большинство моих рецептов годятся для завтрака.

Дедушка заглядывает в холодильник, а затем подходит к подоконнику, где над раковиной стоит зеленая деревянная шкатулка с рецептами. Шкатулка принадлежала моей бабушке. Иногда после трудного дня мама вынимает из нее маленькие карточки с рецептами и читает их. Она говорит, что ей просто приятно смотреть на бабушкин почерк.

Дедушка придирчиво перебирает рецепты, затем вытаскивает один.

— А! Вот это нам подходит! — восклицает он.

Я разглядываю карточку с рецептом. Она вся в пятнах от частого использования. На ней образцовым витиеватым почерком написано:

Дедушка добавляет:

— Вдобавок это блюдо французское, как Луи Пастер.

— Из французской кухни я пробовала только круассаны, — признаюсь я.

— С французской кухней не прогадаешь, — заверяет меня дедушка. — Французы — лучшие повара в мире.

Мы устраиваемся у кухонной стойки и работаем рука об руку. Дедушка готовит очень аккуратно — все время убирает за собой, прямо как я. Он учит меня, как нужно резать морковку. Как обжаривать курицу до золотистой корочки в жире от бекона. Как, сведя все ингредиенты вместе, тушить их в красном вине. Я начинаю видеть, что кухня действительно похожа на лабораторию. Стеклянные чаши. Мерные ложечки. Газовое пламя на плите, как горелка Бунзена. Если подумать, даже белые фартуки поваров напоминают белые халаты ученых.

Но пожалуй, в приготовлении еды есть что-то и от волшебства: берешь простейшие ингредиенты и превращаешь их в воспоминания. Когда мама возвращается домой, она с вожделением принюхивается:

— Как вкусно пахнет!

— Мы приготовили ужин, — сообщаю я.

Дедушка протягивает маме тарелку.

— Неужели это…

Дедушка договаривает:

— Бабушкин петух в вине.

Мама пробует кусочек, и ее лицо расплывается в улыбке.

— В точности так, как я помню, — шепчет она.

Дедушкины глаза сияют.

— Да, — соглашается он.

Дедушка сидит в туалете.

Он любит брать с собой книгу и иногда проводит там с ней целый час. Мама в шутку называет ванную комнату его кабинетом.

Раздается звонок в дверь, и я иду открывать. Не знаю, кого я ожидала увидеть, но уж точно не Раджа.

— Привет, Элли! — говорит он. Одет он, как обычно, в черное.

Я неуверенно улыбаюсь в ответ: