Теория второго демографического перехода. К середине 1980-х гг. стало очевидным, что теория демографического перехода не может объяснить охватившие Европу демографические новации. Эта теория разрабатывалась для объяснения изменений демографического поведения при переходе от традиционного (доиндустриального) общества к индустриальному. В Европе между тем все более явно ощущалось дыхание новых «постиндустриальных» времен, ценности и добродетели которых заметно отличались от прежних. Образовавшийся концептуальной вакуум был заполнен теорией второго демографического перехода, разработанной нидерландским демографом Дирком Ван де Каа и его бельгийским коллегой Роном Лестагом.[43]

Согласно данной теории, первый демографический переход закончился тогда, когда в результате снижения рождаемости и смертности темпы естественного прироста населения приблизились к нулевым, а эмиграция из Европы перестала превышать иммиграцию. Последующие события, начало которых датируется серединой 1960-х гг., являются уже частью нового этапа демографической истории Европы – второго демографического перехода (рис. 1.2).

Концепция второго демографического перехода объясняет изменения в демографическом поведении масштабными сдвигами в системе господствующих в западном обществе ценностей. Так, по мнению Д. Ван де Каа, европейцы эпохи буржуазного модерна были богобоязненными людьми, верившими в семейные ценности и считавшими правильным сохранять брак даже тогда, когда супруги переставали испытывать взаимную любовь. Они широко использовали контрацепцию потому, что считали нужным обеспечить своим детям прочные стартовые позиции в жизни, и знали, что в семье должно быть не больше детей, чем это позволяет ее достаток. Для них имели большое значение материальное благосостояние, карьера, они ценили упорядоченность, организованность общественной жизни и не испытывали симпатий к радикальным идеям.

Рис. 1.2. Первый и второй демографический переходы (по Д. Ван де Каа)

Люди эпохи «буржуазного постмодерна», считает Д. Ван де Каа, также не стремятся демонстрировать свой радикализм. Однако их вера в превосходство западной цивилизации, государственный суверенитет, служение общему благу, солидарность поколений, святость брачных уз и другие традиционные для западной культуры ценности далека от абсолютной. Они полагают, что каждый человек волен сам делать свой моральный выбор: жизнь можно прожить только однажды, и ее не стоит откладывать на завтра.[44]

В целом же, полагает голландский ученый, второй демографический переход отличает от первого его обусловленность стремлением индивида к «самовыражению, свободе выбора и личностного развития, собственному жизненному стилю и эмансипации. Растущие доходы, экономическая и политическая безопасность, которые демократические государства благосостояния обеспечивают своим гражданам, дали начало “бесшумной революции”… в результате которой сексуальные предпочтения индивида воспринимаются такими, какие они есть, а принятие решения о разводе, аборте, стерилизации или добровольной бездетности в большинстве случаев рассматривается как сугубо личное дело…»[45]

Моральная оценка второго демографического перехода: два взгляда на один процесс. Теория второго демографического перехода идейно выросла из молодежных движений 1960-х гг. и, если можно так выразиться, эмоционально близка тем, кто ассоциирует себя с ними. Происходящие изменения оцениваются сторонниками данной теории в мажорной тональности.

Обследования ценностей, проведенные в Европе (European Value Survey), выявили определенную зависимость между системой ценностных ориентаций индивида и его демографической биографией. «Новые» модели демографического поведения (проживание вне семьи, внебрачное сожительство, внебрачные рождения, разводы) чаще демонстрируют индивиды, для которых характерны высокая значимость автономии личности (stress individual autonomy); отсутствие религиозности, ослабленная гражданская мораль (weaker civil morality); недоверие к институтам, терпимость по отношению к меньшинствам; склонность к протесту; космополитизм (world orientation); высокая значимость самовыражения; приверженность «постматериалистическим» ценностям.[46] Й. Суркин и Р. Лестаг именуют эту группу ценностей и качеств личности нонконформистскими. Заметим, что последний термин весьма условен: как только «нонконформистские ценности» начинают доминировать в какой-либо эталонной для индивида группе населения, следование им превращается в обычный конформизм.

«Нонконформизму» (по Суркину и Лестагу) противостоит комплекс ценностей, именуемый авторами цитируемой статьи конформистским. Для него характерны религиозность, уважение к власти, доверие к институтам, консервативная мораль, низкий уровень толерантности к меньшинствам, чувство принадлежности к своему локальному сообществу и стране (local or national identification); самовыражение не играет при этом приоритетной роли в системе ценностей. Люди, придерживающиеся данного комплекса ценностей, демонстрируют вполне традиционное демографическое поведение – вступают в брак и рожают в нем детей.

Как относиться к широкому распространению в обществе тех ценностей, которые Суркин и Лестаг считают нонконформистскими? На этот вопрос не может быть единого ответа, ибо он зависит от системы ценностей отвечающего. Создатели теории второго демографического перехода, повторим, склонны оценивать происходящее в радужных тонах. Однако далеко не все социальные мыслители в Западной Европе столь оптимистичны.