– Я слышал насчет соли. Новый вид оружия? Соль – лишь свидетельство умственного расстройства.

– Если не было нарушения системы.

– Я только что сказал вам, что не было.

– Вот поэтому и ведется расследование.

– Значит, вы все-таки утверждаете, что нарушение было?

– Есть такая вероятность. Иванов умер при странных обстоятельствах.

Ожогин наклонился еще ближе.

– И вы полагаете, что служба охраны «НовиРуса» в какой-то степени виновата в смерти Иванова?

– Охрана здания не отличалась сложностью. – Аркадий тщательно подбирал слова. – Никакой проверки личности по карте, голосу или ладони, только коды, ничего похожего на охрану в здешних офисах. И сокращенное число персонала на выходные.

– Потому что Иванов переехал в квартиру, предназначенную для его подруги Рины. Это она разработала дизайн, и он не хотел никаких изменений. Тем не менее мы поставили в здание наших людей, вмонтировали скрытые кнопочные панели, установили связь камер слежения с мониторами службы безопасности «НовиРуса» и в любой час, когда Иванов находился дома, ставили у фасада бригаду охраны. Мы сделали все, что могли. Кроме того, Паша никогда и словом не обмолвился, что ему угрожают.

– Именно в этом мы и будем разбираться.

Ожогин озадаченно сдвинул брови – он пригнул голову противника к ковру, но схватка продолжалась.

– Вы немедленно прекращаете следствие.

– Это вынудит Хоффмана отступить.

– Он сделает то, что вы скажете. Скажите, что вы удовлетворены результатами следствия.

– Там что-то не так.

– И что именно?

– Я не знаю.

– Не знаете, не знаете. – Ожогин так шлепнул по диску, что тот закачался. – Кто этот парень?

– Какой парень?

– С которым вы ходили в парк.

– Слежку ведете.

Ожогин, казалось, погрустнел от такой наивности.

– Признайте себя побежденным, Ренко. Скажите своему толстому американцу, что Паша Иванов совершил самоубийство. И тогда почему бы вам не вернуться и не заполнить анкету?

Аркадий нашел Рину свернувшейся калачиком в купальном халате перед домашним кинотеатром Иванова. В одной руке – бутылка водки, в другой – сигарета. Мокрые волосы придавали Рине еще более детский вид, чем обычно. На экране Паша поднимался в лифте, «дипломат» был прижат к груди, а платок к лицу. Он выглядел измотанным, как после подъема на сотый этаж. Когда двери раскрылись, Иванов оглянулся на камеру. Изображение можно было увеличивать. Рина поежилась и увеличила лицо Паши так, что оно заполнило весь экран – гладкие волосы, щеки белые, словно напудренные, черные глаза как будто говорят что-то.

– Это для меня, на прощание. – Рина бросила взгляд на Аркадия. – Вы мне не верите? Считаете это романтической туфтой?

– По крайней мере добрая половина моих мыслей – романтическая туфта, и поэтому я не из тех, кто осуждает за это. Что-нибудь еще?

– Ему было плохо. Я не знаю из-за чего. Он не ходил по врачам. – Рина положила сигарету и плотнее запахнула халат. – Меня впустил лифтер. Я столкнулась в дверях с вашим сыщиком, и он казался довольным собой.

– Жуткое зрелище.

– Я слышала, что Бобби вас нанял.

– Он предложил мне работу. А вот рыночной цены следователя я не знаю.

– Вы не Паша. Уж он бы знал.

– Я попытался выйти на Тимофеева. Он недоступен. Думаю, что берет бразды правления в свои руки.

– Ему далеко до Паши. Знаете, бизнес в России носит компанейский характер. Паша заключал самые крупные сделки в клубах и барах. Людям нравилось с ним общаться. Он был веселый и щедрый. А Тимофеев – чурбан. Мне не хватает Паши.

Аркадий сел рядом с Риной и забрал у нее водку.

– Эту квартиру вы делали для него?

– Для нас обоих, но внезапно Паша сказал, что я не должна здесь оставаться.

– И вы так и не переехали сюда?

– В последнее время Паша даже не впускал меня. Сперва я подумала, что у него другая женщина. Но ему здесь никто был не нужен. Ни Бобби, никто. – Рина вытерла слезы. – Он стал параноиком. Простите, что я такая тупая.

– Совсем нет.

Халат снова разошелся, и Рина запахнула его.

– Вы мне нравитесь, следователь. Не пялитесь. Воспитанный человек.

Да, Аркадий был человек воспитанный, но от его внимания не ускользнуло, как ненадежно завязан халат.

– Может быть, вы знаете о какой-нибудь неудаче в бизнесе, которая произошла у него недавно? Финансовые проблемы Пашу не мучили?

– Паша постоянно заключал сделки. И не волновался, когда иногда терял деньги. Он говорил, что это плата за успех.

– Может быть, что-то болело? Одолевала депрессия?

– В последний месяц у нас не было секса. Не знаю почему. Он просто потерял к этому интерес. – Рина потушила сигарету и взяла другую. – Вам, вероятно, интересно, как это могли встретиться пустышка вроде меня и такой богатый и знаменитый человек, как Паша. Как, по-вашему, это произошло?

– Вы дизайнер по интерьеру. Думаю, разрабатывали для Паши что-нибудь еще помимо этой квартиры.

– Да перестаньте! Я была проституткой. Студентка-дизайнер и проститутка – разносторонняя личность. Работала в баре гостиницы «Савой». Это классное место, и надо ему соответствовать, поэтому шлюхой там не посидишь. Я притворялась, что говорю по мобильнику, когда подошел Паша и спросил мой номер телефона, чтобы я могла говорить с кем-то реальным. Потом позвонил мне со стороны бара. Какой большой и безобразный еврей, подумала я. Таким он и был, понимаете? Столько энергии, столько шарма. Знал все и вся. Он спросил о моих интересах – обычный треп, конечно, но он действительно внимательно слушал и даже разбирался в дизайне. Потом Паша спросил, давно ли у меня крыша – сутенер, и сказал, что он выплатит ему за меня деньги, снимет квартиру и заплатит за школу дизайна. Говорил серьезно. Я спросила, зачем ему это, и Паша ответил, что видит – я человек. А что сделали бы вы? Поставили бы на такую, как я?

– Вряд ли.

– Вот таким был Паша. – Рина затянулась сигаретой.

– Сколько вам сейчас?

– Двадцать.

– И вы встретили Пашу…

– Три года назад. Когда мы говорили по телефону в баре, я спросила, нравятся ли ему рыжие, потому что могла перекраситься. Он сказал, что жизнь слишком коротка и надо оставаться такой, как есть.

Чем дольше Аркадий глядел на экран, на колебания Паши на пороге квартиры, тем меньше он казался ему человеком, боящимся призраков. По-видимому, Паша страшился чего-то более материального – того, что его ожидало внутри.