Первый гражданин Бейкер-стрит, как будут впоследствии называть Шерлока Холмса, появился на свет внезапно, представ перед публикой в повести Конан Дойля «Этюд в багровых тонах». Впервые опубликованная в «Рождественском ежегоднике Битона» в 1887 году, она вскоре была издана отдельной книгой. И хотя Конан Дойль продолжит публиковать рассказы о Холмсе до 1927 года, даже последние из них будут в каждой своей детали воплощать викторианские ценности.

Холмс быстро сделался мировой сенсацией — не только из-за сыскных способностей, непоколебимой нравственности и в высшей степени рационального ума, но и из-за того, что служил олицетворением викторианской благовоспитанности и викторианской уверенности, присущих уже уходящей эпохе.

Рассказы, начиная с самых ранних, создавали утешительный мир, где есть газовое освещение и империя, где проблемы еще можно решить силой разума и чести.

«Маршалл Маклуан… однажды отметил, что серьезные культурные перемены всегда приходят под знакомой личиной внешних атрибутов предыдущей культурной нормы, — писал критик Фрэнк Макконнел. — В этом контексте мы можем видеть, что изобретенные Дойлем Холмс и Ватсон представляют собой ключевой миф для эпохи модерна, для века техники и городов. Если бы Дойль не выдумал Холмса, его пришлось бы выдумать кому-нибудь другому».

Резкие изменения, свидетелем которых стал Холмс, воплощались в научной революции, которая охватила тогда весь Запад и пылким поборником которой был Конан Дойль. Точно так же, как Томас Генри Гексли (выдающийся английский биолог XIX века, последователь Дарвина и дед писателя Олдоса Хаксли) использовал свои произведения и лекции, чтобы рассказать об успехах науки широким массам, Конан Дойль использовал Холмса для иллюстрации того, как научные достижения можно применить к расследованию преступлений. Рационалистический подход Холмса не походил на методы более ранних литературных сыщиков — создатель Холмса позаботился об этом с самого начала.

«Меня часто раздражало, что в старомодных детективных рассказах сыщик всегда приходил к нужным выводам в результате везения или счастливой случайности либо автор и вовсе не объяснял, откуда взялось верное решение, — сказал Конан Дойль в интервью 1927 года. — Я начал размышлять о том… как применить научные методы… к сыскной работе».

Холмс настолько отвечал чаяниям поздневикторианской публики, что читатели едва могли примириться с тем фактом, что он вымышленное лицо. К нему обращались за автографами, присылали ему трубочный табак и струны для скрипки. Дамы писали Конан Дойлю в надежде получить должность экономки у Холмса. Американский любитель табака запросил копию несуществующей монографии Холмса, где тот рассматривает 140 различных видов пепла. «Время от времени, — писал один биограф, — когда на Конан Дойля находил „приступ иронии“, он посылал в ответ короткую открытку с выражениями сожаления о том, что сыщик в данный момент отсутствует. При этом подпись была рассчитана на то, чтобы вызвать удивление. Она гласила: „доктор Джон Ватсон“».

В 1893 году Конан Дойль (который вскоре утомился своим героем и мечтал прославиться тяжеловесными историческими романами, которые также сочинял) убил Холмса в рассказе «Последнее дело Холмса». Однако ропот публики был настолько силен — и, соответственно, настолько выгодна была перспектива возобновления публикаций, — что Конан Дойль решил не оставлять персонажа погибшим. Вначале он возобновил повествование о своем герое в «Собаке Баскервилей», выходившей частями в 1901–1902 годах: действие там происходит за несколько лет до гибели Холмса. А в 1903 году он совершенно воскресил Холмса в «Пустом доме» — этот акт возвращения к жизни стал предвестием уже не литературной, а жизненной реабилитации Джорджа Эдалджи и Оскара Слейтера. Все три случая подтверждали давнюю истину, до которой Конан Дойль додумался еще в детстве, после поглощения приключенческих романов для мальчиков: «Вовлечь людей в неприятности очень легко, — отметил он тогда, — вытащить их обратно гораздо труднее».

Если Оскар Слейтер был олицетворением страхов поздневикторианской эпохи, то Артур Конан Дойль воплощал собой многие из благородных ее качеств: доблесть, жажду приключений, любовь к чисто мужским состязаниям на боксерском ринге и крикетном поле, страсть к научному знанию и глубокое чувство справедливости. К общим предрассудкам викторианской Англии — включая его собственные — он подходил с противовесом всеохватывающего прогрессивизма, ибо, как и Слейтер, вырос в бедности, не принадлежа к господствующей религии и не являясь англичанином.

Артур Игнатиус Конан Дойль родился в Эдинбурге 22 мая 1859 года. Он был вторым ребенком и старшим из сыновей среди семерых выживших детей Чарльза Алтамонта Дойля и урожденной Мэри Джозефины Фолей[13]. Их семья была обедневшей ветвью знаменитой фамилии: Артуров дед по отцу, Джон Дойль, художник с псевдонимом Х. Б., был политическим карикатуристом, известным в Лондоне в начале XIX века. Среди его прославленных знакомых были Уильям Теккерей, Чарльз Диккенс и Бенджамин Дизраэли. Отцовскими братьями были Джеймс Дойль, автор и иллюстратор «Английских хроник»; Генри Дойль, управляющий Национальной галереей в Дублине, и Ричард Дойль, иллюстратор журнала «Панч».

Отец Артура, художник и иллюстратор, был, по-видимому, одарен не менее своих братьев. Однако он страдал от эпилепсии, алкоголизма и — ко времени взросления Артура — от серьезного психического расстройства. В периоды, когда Чарльз был способен трудиться, он получал скромное жалованье клерка в эдинбургской муниципальной конторе. «Мы жили, — напишет впоследствии Конан Дойль, — в суровой и стесненной атмосфере бедности».

«Чарльз в полной мере обладал фамильным обаянием Дойлей, однако его часто описывали как „мечтательного и отстраненного“, „безразличного“, „философа от природы“ или „человека не от мира сего“, — пишет биограф Рассел Миллер. — В возрасте всего 30 лет он перенес такой сильный приступ белой горячки, что оказался неработоспособен и почти год получал лишь половинную плату. Мэри позже говорила врачам, что он месяцами без перерыва передвигался только ползком, „выглядел совершенным идиотом и не мог выговорить собственное имя“… Его состояние становилось все более нестабильным, однажды он на улице сорвал с себя всю одежду и пытался продать ее». В 1881 году Чарльза определили в первую из череды шотландских специальных клиник, которые станут ему домом до конца жизни. В 1893 году он умер в возрасте 61 года в Дамфрисе, в Крайтонском королевском приюте для душевнобольных.

Семья в те годы держалась на Мэри Дойль, начитанной дочери ирландского врача, вышедшей замуж за Чарльза 17-летней в 1855 году. Ее мать, как говорили, происходила из английского дворянского рода. «Миниатюрная Мэри Дойль… отчаянно гордившаяся своим происхождением, вбивала в сына горячую веру в аристократических предков и воспитывала его в традициях и преданиях ушедшего века — благородное обращение, геральдика, рыцари в сияющих доспехах», — пишет Миллер и добавляет: