— Это у нас называется «коттеджи». — Ольга усмехнулась. — Да ну их. Знаешь, Ирма, Митрич считает, что он происходит из вятских мастеров. Может, ты видела в Москве, в Оружейной палате, деревянные часы, которым несколько веков? Их сделали мастера Бронниковы. Часы ходят до сих пор. Так вот, по материнской линии Митрич из них. Конечно, за несколько веков много чего намешалось в роду, но мастерство рода в нем вынырнуло.

А теперь, вернувшись в Прагу и рассказывая Иржи про мастера, Ирма горела желанием поскорее получить вожделенный предмет.

— Как только он сделает, сразу начнем, да? — Она с любопытством посмотрела на мужа.

— Да, — коротко сказал он. — Сразу. Ты полетишь, как мы планировали, во Вьетнам. — Он помолчал. — Но не к Миню.

— То есть как не к Миню? Ты хочешь другого поставщика? Но почему ты ничего не сказал мне? — Ее глаза стали свинцового цвета, и в них открылась привычная бездонность.

— Не в том смысле. — Желваки Иржи заходили, а глаза холодно блеснули. — Ирма, игры с Минем кончились.

Она с вызовом посмотрела на мужа.

— Я знаю, что ты сейчас скажешь. Да, да, да, ты можешь делать что угодно, с кем угодно, где угодно. Пожалуйста, Бога ради, я не против. Мы давно договорились с тобой обо всем. Я понимаю, количеством ты хочешь заменить качество, которого не можешь добиться по известным нам с тобой причинам. Пожалуйста. Но благовония Миня… Ты знаешь, о чем я говорю. Привыкание — смерть для нас обоих. Для нашего дела — в первую очередь.

— Ох, Иржи, это вовсе не… то, что ты думаешь.

— Я не думаю, я знаю. И ты знаешь. Ты хочешь испытать страсть, желание вполне законное. Эти курения…

— А почему ты сейчас завел со мной этот разговор? — Ирма ощетинилась.

— Потому что мы подошли к главному этапу нашего дела. Нашей жизни. Нашего успеха. Я не хочу, чтобы ты, задурив себе голову, кинулась спать с Минем и все испортила. Когда я заряжу тебя, ты не сможешь этим заниматься. Понимаешь? Если перейдешь грань и не сможешь отвечать за себя, все рухнет. Ты понимаешь это? Ты — первая пчела, которую я выпускаю за медом. Медом моей жизни. Я хочу, чтобы твой вылет оказался удачным. — Он помолчал. — За тобой полетят другие.

Сердце Ирмы трепетало. Да, вот оно, начинается. Это мед и ее жизни тоже. Ее жизни, от которой она знает, чего хочет.

— Хорошо, дорогой. Я все сделаю, как ты скажешь. Много раз Ирма прокручивала в голове предстоящий полет во Вьетнам. Иржи рассказал ей, как вести себя в пути, что ее ждет в клинике Миня.

Азартная по натуре и совершенно бесстрашная после преобразований в организме, Ирма была в отличной форме. В самолете она не отказала себе в удовольствии пофлиртовать с соседями. Если бы Иржи увидел, он вряд ли одобрил бы. Но провести больше суток в самолете — она ведь человек в конце концов? Это были нефтяники из России, они до сих пор что-то строили на Юге и звали ее к себе в гости. Они обещали ее накормить змеиным мясом.

Ирма веселилась, но подсознательно прислушивалась — все ли в порядке внутри, нет ли чего-то необычного? «В по-ряд-ке. В по-ряд-ке», — отстукивало сердце. Стало быть, она владеет собой, если сердце бьется ровно.

Минь встретил ее в Сайгоне и сразу повез в клинику.

— Минь, доктор не велел…

Он кивнул, преисполненный важности. Ирме показалось, он как-то на удивление спокойно согласился. Она помнила, что с ним делалось, стоило ему увидеть ее. Глаза загорались огнем, губы набухали, его прикосновение обжигало.

— Тебе не грустно, Минь? — прошептала она, стискивая его локоть. Потом потрогала мочку уха. — Ах, дорогой, как бы я хотела прикоснуться к ней губами.

Он высвободился.

— Нельзя, Ирма.

— А тебе жаль, что нельзя?

Внезапно она посмотрела ему в лицо. Его взгляд был устремлен поверх ее головы. Она обернулась и проследила за взглядом, который ей показался именно таким, каким он должен смотреть на нее.

Черноволосая, прекрасно сложенная девушка шла через лужайку к гостинице. Ее волосы развевались на ветру, переливались на солнце, как в рекламном ролике дорогого шампуня. Ее бедра, обтянутые небесно-голубыми джинсами, раскачивались так, что от них нельзя было оторвать взгляда.

— Минь? — Она произнесла его имя, как будто ударила рукой по щеке. — Да ты рад, Минь? Что мне нельзя? Но ведь мне не всегда будет нельзя!

Он повернулся к ней.

— Ирма, теперь нам всегда будет нельзя. Я не сплю с партнерами. Запомни, Ирма. У нас теперь только дело.

— Ясно, Минь. А с ней? Он пошевелил губами.

— Зачем тебе, Ирма?

— Хочу послушать тебя. Как ты мне про это скажешь. Впрочем, ей и так все было ясно.

— Кто она?

— Салли. Из Америки. Она врач.

— У тебя в клинике?

— Да.

— Откуда ты ее взял?

— Она жила здесь с родителями. В войну. Они тоже были врачами. Они уехали, а она вернулась. Потом.

— Я хочу познакомиться с ней.

— Конечно. Она будет заниматься тобой.

— Отлично. — Ирма вдруг рассмеялась. — Ладно, Минь. Спи с кем хочешь, мне не важно. Тебе хорошо — вот и замечательно. Ты ведь понимаешь, я тоже не хранила тебе верность. Мы вдоволь поиграли, да?

— Мы хорошо играли, Ирма. Спасибо.

— О, ты почти европеец, Минь.

— Не обижай меня, Ирма.

— Прости. Но мне казалось, восточные мужчины…

— Я не восточный мужчина, Ирма. Я Минь. Она кивнула и осторожно поцеловала его в щеку.

— Она не станет ревновать?

— Она?

— Салли.

— Нет, не будет.

Ирма открыла глаза и встретилась с изучающим взглядом темных глаз. Женских глаз. Она снова опустила веки. Наверное, она все еще спит и ей мерещится продолжение сна. О, в этом сне было такое… чего раньше она никогда не ощущала. Ее тело испытывало такое наслаждение, о существовании которого Ирма даже не подозревала. Большее, чем с Минем и его курениями? Да в сто, в тысячу раз. Она все отдала бы, чтобы это наслаждение длилось…

— Ты очень красивая, Ирма, — услышала она чей-то шепот. — Очень. Но мне тебя нисколько не жаль.

— Не жаль? — Ирма вдруг округлила глаза. — А почему меня должно быть кому-то жаль?

На нее по-прежнему смотрели те же глаза. Так это не сон?

— Ты такая хорошенькая. Ты могла бы ничего подобного не делать…

— А кто тебе сказал, что мне это не нравится? — Ирма села.

— Погоди, не дергайся. — Салли положила ей руку на грудь, укладывая обратно на кушетку.

Горячая волна прокатилась по телу Ирмы от этого простого прикосновения. Из глубин памяти выплыла сценка из детства. Громкий заливистый смех девочки, женский смех, теплые, возбуждающие руки… И такая же волна, странная, горячая, которой не было названия. А теперь есть. Ирма знала, что это.