Вооружившись подобными документами и изучив книги записей всевозможных клубов, я пришел к выводу, что в Гамбург «Битлз» ездили трижды. (Джон говорил, что дважды, Пол думал, что четырежды. Джордж вообще ни в чем не был уверен.) Меня постоянно мучили сомнения: вдруг я перепутал последовательность, вдруг появятся люди, которые докажут, что я поместил «Битлз» не в то место и не в то время.

Я до сих пор готов признать, что некоторые гамбургские даты ошибочны. Важно ли это? Ну, в то время я не очень беспокоился — я думал, никто, кроме меня, в такие мелочи вникать не станет. С той поры многие исследовали гамбургский период «Битлз», ездили туда, раздували потухшие угли, в том числе доктор Тони Уэйн из Ланкастерского университета — он прицельно изучал жизнь «Битлз» в Гамбурге и писал об этом в научные журналы Великобритании и Германии. Исследователи «Битлз» не перестают меня поражать.

Ярким впечатлением от поездки в Гамбург стала моя встреча с Астрид Кирхгерр. Астрид очень помогла мне разобраться с фактами и воспоминаниями о гамбургском периоде «Битлз»; кроме того, из всех моих знакомых она стала первой, кто ясно постигал разнообразие их характеров и таланты.

Астрид и группка ее гамбургских друзей-художников стали первыми интеллектуальными поклонниками «Битлз». До той поры и потом еще много лет группу любили в основном продавщицы и парикмахерши или же мимолетно опекали мелкие менеджеры с претензиями, стремившиеся на скорую руку забацать битлам пару концертов и сделать на них быстрые деньги. Тогда, в 1961–1962 годах, Астрид увидела в них нечто большее, чего никто еще не разглядел, хотя в основном, конечно, восхищалась Стюартом Сатклиффом, с которым в итоге обручилась.

В 1967 году ее образ жизни меня потряс. Свою комнату в доме, где она до сих пор жила с матерью, Астрид превратила в храм. Подобно мисс Хэвишем из диккенсовских «Больших надежд», Астрид сохранила комнату в том виде, в каком она была в последние месяцы жизни Стю. Все черное — кровать, мягкая мебель, мебель из дерева; никакого электричества, только свечи. Очень зловеще, очень странно, хотя сама Астрид была спокойна и невозмутима, о Стю и «Битлз» говорила без пафоса и мелодрамы.

В 1963-м, когда только началась битломания, Астрид дала несколько интервью немецкой и зарубежной прессе. «Я так радовалась, что у них хорошо пошли дела, хотела им помочь. Старалась, чтобы газеты рассказывали о них правду. Сначала прессу наводняли статьи про то, что „Битлз“ — четыре неряхи с грязного ливерпульского чердака. Я хотела, чтоб газеты поняли, до чего ребята умны и талантливы. Но что ни скажу, они все перевирают. Снова и снова, в каждом интервью — одни и те же вопросы: мол, это правда, что прически „Битлз“ придумали вы?»

Она больше не давала интервью. Не желала рассказывать историю своей жизни, хотя немецкие журналы умоляли ее годами. Отказалась за огромные деньги продать магнитофонную пленку, подарок Стю, на которой он, Джон и другие играют в Художественном колледже Ливерпуля. (Записи делались на магнитофоне, который Джон убедил администрацию купить для своих личных нужд.)

«Одна студия звукозаписи предложила мне за нее тридцать тысяч марок, но я отказалась. Они предложили пятьдесят тысяч. Я сказала „нет“ — ни за сто тысяч, вообще ни за какие деньги. Они просто хотели напечатать на конверте имя „Битлз“ и сорвать большой куш. Ничего хорошего бы не вышло. Ребята там просто дурака валяли».

Астрид сказала, что на своих фотографиях «Битлз» не заработала ничегошеньки, хотя один снимок, где они впятером на станции, обошел весь мир. Она отдала ребятам и его, и другие фотографии задолго до того, как группа прославилась. А «Битлз», пока неизвестные, отдали их еще кому-то, а тот отдал агентству. Фотографии Астрид не только обогатили других; ее манеру снимать битлов — в полутенях — взяли на вооружение другие фотографы и группы.

«Беда в том, что я никогда не хранила негативы и не могу доказать, что фотографии мои. Нет, однажды я отдала парням пачку снимков, и Брайан мне заплатил. Дал тридцать фунтов».

Конечно, от заказчиков не было отбоя — Астрид ведь фотографировала «Битлз». Когда те отказались от других фотографов, один известнейший немецкий журнал поручил Астрид снимать группу при условии, что она возьмет себе в помощники их фотографа. «Джон сказал: соглашайся, хоть заработаешь что-то для разнообразия. Тот фотограф их снимал, когда снимать не стоило, снимки получились отвратительные. Все его фотографии журнал опубликовал».

В 1967-м, когда с Астрид встречался я, она по-прежнему общалась с битлами, и Джон заезжал к ней, когда был в Германии на съемках фильма «Как я выиграл войну»[25].

«Джон — большой оригинал. Свежие идеи сами приходят к нему в голову. Пол тоже очень оригинален, но он еще и аранжировщик. Он добивается результатов, а Джон нет — или, может, Джону просто неохота.

Они нужны и не нужны друг другу. И то и другое правда. Пол такой же талантливый композитор, как и Джон. Они прекрасно творили бы сами по себе.

Удивительнее всего, что, работая вместе, они не становятся одинаковыми, не влияют друг на друга. Они по-прежнему разные, по-прежнему самобытны. Пол пишет сладкие мелодичные песенки, типа „Michelle“. Джон сочиняет тряскую, резкую музыку. Они так давно сотрудничают, но их различия не стерлись, — по-моему, это поразительно.

Поначалу я иногда недоумевала, волнуют ли их чужие чувства, дружба. Они могли говорить в лицо ужасные вещи: „Хоть бы этот фриц отсюда свалил“, в таком духе. Они по-прежнему жестоки с теми, кто им не по душе, так и говорят: уходите, мол, вы нам не нравитесь. Но это не так уж плохо. Притворяться, будто человек тебе нравится, — гораздо хуже.

После смерти Стю они были заботливы и внимательны. Я тогда и поняла, что они не бессердечны. Что они знают, как далеко можно зайти и когда надо остановиться».

Астрид сделала для «Битлз» очень много (они и сами это признают), но в известном смысле они разрушили ее жизнь. В 1967-м смерть Стю все еще витала над Астрид, хотя незадолго до нашей встречи она вышла замуж за другого ливерпульского экспата. Разочаровавшись в немецкой прессе, она бросила карьеру фотографа.

В то время она работала в баре и после нашей беседы пригласила меня туда. В Гамбурге полно странных заведений, но тогда я впервые очутился в лесбийском баре. Астрид привела меня как друга — зал был набит проститутками, и все вместе танцевали перед ночной работой. Астрид работала за стойкой и по необходимости танцевала с клиентами. За работу до утра получала сорок фунтов в неделю. И однако, не продавала свои битловские сувениры, хотя могла выручить за них небольшое состояние.

В Лондоне я рассказал о ней Полу, и тот погрузился в воспоминания о веселых гамбургских деньках. Теперь, оглядываясь назад, Пол признавал, что со Стю они повели себя погано. Пожалуй, Пол иногда чувствовал себя лишним и немного ревновал Джона, который восхищался Стю.