пасла только коз и овец… Ах, если бы вы знали, какая прелесть маленькие ягнята, особенно новорожденные; возьмешь на колени такой славный комочек…

Мария вновь досадует на сестру: как горожанка, она ощущает себя много выше деревенских жителей с их скотиной и вечным ковыряньем в земле.

– Иди ты, дуреха, со своим славным комочком знаешь куда… Как завидит что-нибудь маленькое и пушистенькое, так сразу тает от умиления…

– Я люблю свинину больше, чем баранину, – заявляет Жанна тоном знатока-гастронома, хотя в ее семье достаточно редко употребляют и то и другое.

Шлюз лесопилки закрыт, чтобы водоем мог наполниться водой. Когда шлюз закрывают, уровень воды в ручье настолько понижается, что колеса мельницы Сави перестают вращаться. Молодой мельник Антуан Николо использует этот вынужденный простой, чтобы подлатать прохудившиеся кое-где лопасти. Матушка Николо стоит на пороге дома, ибо, хотя стужа стала еще злее, все же погода немного прояснилась. Порывы ветра не смогли прорвать облачную пелену, но влажный свет зимнего солнца уже проникает сквозь нее и заливает остров Шале, так что все очертания вокруг становятся дрожащими и нечеткими.

– Это же дети Субиру, – говорит мельничиха, обращаясь к сыну. – А третью девочку я не знаю.

– Сдается мне, ее зовут Абади, и она большая задавака, – откликается Антуан, откладывая инструменты в сторону и выпрямляясь. Антуан – рослый красивый парень с добрыми глазами и лихо закрученными усами, которыми он немало гордится. Девочки издали здороваются с матушкой Николо.

– Как поживают ваши родители? – кричит им в ответ мельничиха. – Передайте им сердечный привет с мельницы Сави!

Хотя Франсуа Субиру давно уже не владелец мельницы, а всего лишь безработный поденщик, матушка Николо относится к нему со сдержанным теплом, как к бывшему собрату по ремеслу.

– А со мной кто-нибудь поздоровается? – обиженно басит Антуан.

Бернадетта подходит к нему и протягивает руку:

– Извините нас, месье Николо!

– И куда же направляются милые дамы?

– Мы просто гуляем, – осторожно отвечает Мария, – может быть, соберем по пути немного хвороста…

– А нам можно воспользоваться мельничными мостками? – спрашивает Жанна Абади с привычной вежливостью. Антуан делает галантный жест:

– Для дам все мосты открыты!

Мостки сбиты из трех узких досок, между которыми тоже зияют щели. Мария и Жанна, балансируя, переходят на другую сторону, а Бернадетта останавливается посередине и низко наклоняется, чтобы посмотреть на бурлящие под досками воды ручья. Бернадетта больше всего любит смотреть на воду. Она уже не слышит голосов мельника и его матери.

– Как быстро люди скатываются вниз, если не прилагают стараний, – говорит между тем мельничиха. – Вот уж и Субиру посылают своих детей воровать в парке дрова…

– Почему бы и нет, – великодушно говорит Антуан. – Впрочем, возможно, девочки и не собираются красть дрова у Лафита, а всего лишь пособирают хворост в роще Сайе.

Матушка Николо в сомнении морщит лоб:

– Кому дело до хвороста? Но ведь папаша Субиру уже имел неприятности из-за срубленного дерева…

Антуан берет молоток и начинает прибивать новую доску к замшелой лопасти мельничного колеса. Удары молотка долго еще сопровождают девочек на их пути. Вот они уже подходят к воротам парка, через которые можно пройти прямо к господскому дому. Широкая аллея, обсаженная платанами, позволяет разглядеть его фасад. По аллее прогуливается одинокий господин в долгополом пальто, он широкими шагами доходит до конца аллеи и тут же поворачивает назад. Он кажется очень расстроенным и сердитым и не отвечает на приветствие девочек, но, размахивая руками в такт ходьбе, говорит сам с собой. Время от времени он останавливается и что-то записывает в свою записную книжечку.

– Это месье де Лафит, кузен из Парижа, – почтительно шепчет всезнающая Жанна Абади.

– Боже милостивый! – пугается Мария. – Тогда уж лучше не следовать совету тетушки Пигюно…

– Конечно, теперь это невозможно, – восклицает Бернадетта с невероятным облегчением.

– Какие вы, Субиру, трусихи! – презрительно заявляет Жанна Абади, но быстро, как и остальные, убегает, чтобы скрыться из глаз господина, который, по их предположениям, занят подсчетом деревьев в парке. Такова четвертая встреча на пути девочек.

Они шагают теперь напрямик, без дороги, по сырой, поросшей кустарником пустоши. Бернадетта начинает отламывать от кустов тонкие прутики. Ее практичные спутницы заливаются смехом:

– Такими дровишками даже пальцы не обожжешь!

– Тогда лучше пойдем дальше! – предлагает Бернадетта. – Там внизу мы что-нибудь непременно найдем…

Великий знаток географии Жанна Абади простирает руку на запад:

– Если мы будем идти все дальше и дальше, то дойдем до Бетарана, но так ничего и не найдем…

Она ошибается, потому что путь девочкам вскоре преграждает естественное препятствие: место, где мельничный ручей сливается с водами Гава. Они оказываются на узкой песчаной косе, усыпанной галькой, отсюда можно увидеть черное кострище, где утром их отец за двадцать пять су совершил аутодафе, предав огню бренные останки людских страданий. Слева от них вздымается низкий лесистый гребень Трущобной горы, и медленно плывущие облака то высвечивают, то затеняют вход в пещеру Массабьель.

– Ура! – кричит Жанна Абади. – Взгляните только на эти кости! – И она указывает пальцем на кучку добела отмытых рекой бараньих или коровьих костей, прибитых волнами прямо к подножию скалы, в которой находится грот. Белые кости отчетливо выделяются на серой гальке.

– Если отнести их старьевщику Грамону, – мгновенно соображает Мария, – можно получить уж не меньше трех су! А за это Мезонгрос даст большую булку или даже леденец…

– Чур делим пополам, иначе я не согласна! – горячится Жанна. – Я первая заметила. Собственно говоря, они мои…

Одним махом Жанна перебрасывает свои деревянные башмаки на другой берег ручья, его ширина здесь не более семи шагов. И вот она уже решительно шагает по воде, которая в самом глубоком месте едва доходит ей до колен. Это сейчас, а утром, когда Лерис переходил ручей в этом же месте, вода доходила ему до самых бедер, а он этого как будто даже не замечал.

– Ой-ой-ой! – визжит Жанна. – Вода просто ледяная. Как ножом режет…

Мария боится упустить выгодное дело. Она поспешно берет в руки башмаки, высоко задирает подол и вслед за Жанной входит в ледяной ручей. При этом она непрерывно испускает пронзительные крики. Бернадетту охватывает странное, незнакомое доселе чувство – отвращение. Ей неприятен вид обнаженных, сверкающих ляжек сестры, с которой она по ночам делит постель. Это зрелище кажется ей сейчас таким безобразным, что она отворачивается. Девочки, которые тем временем дошли до противоположного берега, садятся на песок и, громко стуча зубами, начинают бешено растирать ноги.

– А мне что делать? – кричит им Бернадетта.

– Если хочешь, тоже переходи сюда. – Жанна дрожит от холода и с трудом выговаривает слова.

– Ни в коем случае! – вмешивается