Субэдэя он, честно сказать, недолюбливал, хоть и крайне нуждался в этом человеке. Что уж тут скрывать: откажись багатур повиноваться самому жестокому приказанию Чингисхана, старший брат Угэдэя Джучи давно бы уже был ханом. Останови Субэдэй занесенную руку отца, ослушайся его всего лишь раз, и не было бы сейчас трагической распри между двумя братьями-чингизидами — раздора, угрожающего погубить их всех.

— Спасибо, что дождался, — сказал наконец Угэдэй. — Надеюсь, мои слуги исправно тебе угождали?

Услышав такой вопрос, Субэдэй нахмурился. Он ожидал принятого в юртах обычая гостеприимства, но традициями во дворце, похоже, и не пахло. Да и до них ли сейчас: землистое лицо Угэдэя выглядело откровенно изнуренным.

— Разумеется, повелитель. Потребности мои весьма скромны. — Он приумолк, заслышав за дверями шаги.

Угэдэй между тем поднялся навстречу новым вошедшим в зал кешиктенам, за которыми следовали Тулуй и его жена Сорхахтани.

— Милости прошу ко мне в дом, брат, — чуть растерянно приветствовал Угэдэй. — Признаться, не ожидал увидеть с тобой твою красавицу жену. — Он церемонно повернулся к Сорхахтани: — Здоровы ли ваши дети?

— Здоровы, мой повелитель. Я привела только Менгу с Хубилаем. Не сомневаюсь, что они как раз сейчас досаждают твоим нукерам.

Угэдэй изящно нахмурился. Перебраться Тулуя во дворец он попросил ради его же безопасности. Известно по меньшей мере о двух заговорах против младшего брата, но рассказать ему об этом Угэдэй рассчитывал наедине. Он поглядел на Тулуя, и тот сразу опустил глаза. Да, Сорхахтани явно из тех женщин, которым не откажешь.

— А что остальные ваши сыновья? — спросил Угэдэй брата. — Они разве не с вами?

— Я услал их к двоюродному брату. Он сейчас откочевал на запад, будет несколько месяцев заниматься рыбалкой. Так что принятие клятвы они пропустят, но потом по возвращении принесут ее как подобает.

— Вон оно что. — Угэдэй сразу же все понял. Что бы ни произошло, хотя бы пара его племянников уцелеет. Возможно, это Сорхахтани надоумила мужа, как обойти приказ прибыть во дворец всей семьей. Что ж, может статься, такая предусмотрительность вполне уместна в столь смутные времена.

— У меня нет сомнений, брат, что наш славный Субэдэй-багатур прибыл с целым ворохом новостей и строгих предостережений, — слегка разрядил обстановку Угэдэй. — Ты, Сорхахтани, можешь возвращаться в отведенные вам покои. Спасибо, что нашла минутку почтить меня своим посещением.

От такого отсыла уклониться было нельзя, и гостья чопорно откланялась. Между тем от Угэдэя не укрылось, с какой суровостью она зыркнула на мужа. Створки дверей снова качнулись, и чингизиды с багатуром остались втроем, с безмолвно застывшими у стен восьмерыми кешиктенами.

Угэдэй жестом пригласил гостей к столу. Те расселись, настороженно притихнув. Теряя от всего этого терпение, Угэдэй со стуком сдвинул три чары и, разом наполнив их, пододвинул к собеседникам. Все трое одновременно потянулись за ними, понимая, что нерешительность подразумевает недоверие: а вдруг вино отравлено. Времени на промедление Угэдэй им не дал: подняв свою чару, осушил ее в три быстрых глотка.

— Вам двоим я доверяю, — заговорил он без паузы, отерев губы рукавом. — Тулуй, недавно я предотвратил покушение на тебя или на твоих сыновей. — Тот напряженно прищурился, весь обратившись в слух. — Мои лазутчики внимательно за всем следят, но я пока не знаю, кто именно за этим стоял, да сейчас уж и недосуг. С теми, кто замышляет против меня, я могу совладать сам, но тебя я вынужден просить оставаться пока во дворце. Иначе защитить тебя я не смогу, во всяком случае, пока не стал ханом.

— Неужели все настолько плохо? — в горьком недоумении спросил брат. Он знал, что в стане неспокойно, но открытое нападение — это совсем иное… Жалко, что всего этого не слышит сейчас Сорхахтани. Надо будет потом слово в слово ей все повторить.

Угэдэй повернулся к Субэдэю. Военачальник сидел не в доспехах, но при этом источал непререкаемую властность. Сложно даже представить, что все дело здесь — в заслуженной репутации. Всякий, кто знает, чего и как он добился в жизни, поневоле смотрит на него с боязливым благоговением. Своими победами войско обязано багатуру в не меньшей степени, чем самому Чингисхану. Тем не менее Угэдэю сложно было глядеть на Субэдэя без затаенной ненависти. Вот уже два года чингизид прятал в себе это чувство: в старом военачальнике он все еще нуждался.

— Субэдэй, ты тоже мне верен, — сказал он вкрадчиво. — Ну если не мне, так, по крайней мере, воле моего отца. С твоей легкой руки сведения об этом самом «Сломанном Копье» я получаю каждый день.

Угэдэй замешкался, пытаясь соблюдать спокойствие. Будь его воля, он бы не раздумывая оставил багатура где-нибудь за стенами Каракорума, среди равнин. Но игнорировать бесценные способности стратега, которого выше всех ценил сам отец, было бы откровенной и непростительной глупостью. Кстати сказать, Субэдэй ни разу не подтвердил, что тайные гонцы являются во дворец именно от него, хотя как пить дать так оно и есть.

— Я человек служивый, повелитель, — произнес Субэдэй. — И давал клятву верности хану, которая распространяется также на его наследника. В этом я непоколебим.

В голове чингизида белой искрой полыхнул гнев. Этот человек, разглагольствующий здесь о верности, перерезал Джучи глотку. Унимая себя, Угэдэй сделал глубокий вдох. И все-таки избавляться от Субэдэя — недопустимая потеря. Слишком ценен. Надо научиться им управлять, выбивая из-под него опору, лишая равновесия.

— Интересно, а мой брат Джучи слышал твои обещания? — спросил он и со злорадным удовлетворением отметил, что краска сошла у багатура с лица.

Субэдэю помнилась каждая минута, каждая деталь их встречи с Джучи в северных снегах. Сын Чингисхана тогда выменял собственную жизнь на жизни своих людей и их семей. Джучи знал, что его ждет смерть, но рассчитывал на возможность поговорить с отцом. Субэдэй же тогда не стал вдаваться в тонкости и выяснять, кто прав, кто виноват. Но и в ту пору, и сейчас все это ощущалось как предательство. Он отрывисто кивнул:

— Я убил его, повелитель. Это было неправильно, и теперь я с этим живу.

— Получается, ты нарушил слово, Субэдэй? — нажал Угэдэй, подаваясь через стол.

Его чара с металлическим стуком упала, и багатур, потянувшись, поставил ее. Вины с себя он не снимал ни в коей мере: просто не мог.

— Я это сделал, — еще раз повторил Субэдэй, полыхая взглядом, полным не то гнева, не то стыда.

— Ну так искупи свою вину, защити свою честь! — рявкнул Угэдэй, грохнув по столешнице обоими кулаками.

Теперь опрокинулись уже все три чары. Кровавой струйкой потекло вино. Стражники повыхватывали сабли, а Субэдэй рывком вскочил, ожидая, что на него сейчас набросятся. Его взгляд упал на Угэдэя, который по-прежнему сидел. И тогда багатур пал на колени так же внезапно, как встал.

Угэдэй не знал, насколько глубоко беспокоила Субэдэя гибель брата. Багатур вместе с отцом держали все это между собой. Для Угэдэя это было сродни откровению, и требовалось время, чтобы все обдумать. Он заговорил по наитию, используя багатуровы путы для того, чтобы еще сильнее ими его скрутить.