Она вернула роман, с недельным опозданием, в библиотеку, расположенную на Бриджес-стрит, в одной из тех могучих серых глыб в романском стиле, которые Эндрю Карнеги[22]понастроил когда-то по всей Америке: сплошь купола, колонны, арки, русты, зрелище разом фантастическое и довольно унылое. Ступеньки на старой парадной лестнице были окутаны по краям до округлости, как соляные валуны в лесу, к которым ходят лизать соль лоси. Роузи тоже когда-то, в детстве, внесла сюда свой вклад; а в холле красуется срез доисторической глины, на которой остался совершенно явственный отпечаток лапы динозавра, а потом эта грязь окаменела, пятьдесят миллионов лет тому назад. Когда Роузи была маленькой, она частенько останавливалась возле этой трехпалой лапы и думала: пятьдесят миллионов лет тому назад; став постарше, она часто рассказывала об этом другим людям, о старой библиотеке, где прямо за дверью висит огромный отпечаток лапы доисторического чудища. Н-да, огромный: когда, став взрослой, Роузи вернулась в Дальние горы, отпечаток съежился до размера обезьяньей лапки, или человеческой руки, навсегда застывшей в жесте три: до смешного, до обидного маленький. Вот такая, значит, она была сама, пятьдесят миллионов лет тому назад. Она шагнула внутрь, в прохладный полумрак.

— Ну что, понравилось? — спросила Феб, пока она рылась в кошельке, отсчитывая никели за просроченные дни. Та самая Феб, с которой Роузи когда-то расплачивалась точно такими же никелями за «Потаенный сад» и «Простаков за границей»; и которая тоже, кстати, сильно с тех пор усохла.

— Понравилось, — сказала Роузи. — Более чем.

— Ничего у него не читала, — сказала Феб. — Наверное, стоит попробовать. Все-таки наша местная знаменитость.

— Нет, правда-правда, — сказала Роузи. — Вам наверняка должно понравиться.

— Когда-то их очень часто спрашивали. — Она повертела «Тьму над полем боя» в руках, вглядываясь сквозь нижние стеклышки составных очков в потертую книжную обложку, на которой рубились закованные в латы воины. — У него и еще есть романы, другие.

— Есть еще порох в пороховницах, — откликнулась Роузи. Она заплатила положенную мзду и пошла бродить между полками. Может быть, и вправду взять еще один? В общем-то она намеревалась приберечь их на зиму, когда, если все пойдет именно так, как она себе сейчас представляет, ей понадобятся долгие заныры в бездумное ничегонеделание, место, так сказать, куда в любой момент можно смыться. Вот только «Тьма на поле боя» оставила после себя чувство какой-то недоудовлетворенности: замечательный сюжет, и написано довольно сочно, вот только оборвали как будто бы на полуслове; ей хотелось еще. Она провела рукой по книжным корешкам, не в силах сделать выбор; все они были основаны на действительных событиях, о которых она почти ничего не знала (по правде говоря, была у нее еще и такая мотивация — для общего развития), да и похожи они были между собой, как стайка близнецов: на каждой обложке старомодная акварель и черный заголовок в верхней части, а на корешке у каждой — маленький фирменный знак, прыгающая овчарка. Она вытянула одну наугад: «Под знаком Сатурна», роман о Валленштейне.[23]Значит, опять сплошные битвы. И кто он такой, этот Валленштейн? Еще одну: у этой на обложке была многолюдная сцена из елизаветинских времен, театральные подмостки на заднем дворе гостиницы, торговки с лотками, пижоны со шпагами и на переднем плане какой-то подмастерье, который обернулся к зрителю, одной рукой указывая на сцену и актеров, а другую, лодочкой, приложив к губам так, словно хочет сказать: «Гляди, гляди, сейчас начнется самая потеха!» Ну, что ж, по крайней мере, обложка веселенькая. Название гласило: «Надкушенные яблоки».

Она записала на себя книгу и, ощутив ее под мышкой, солидную, тяжелую, с неровным обрезом, почувствовала себя до смешного уверенной в себе. В списке сегодняшних дел — до Майклова обеда — осталась всего пара пунктов. Майклов обед оставим напоследок. Она с трудом вывела громоздкий пикап со стоянки, вертя головой во все стороны, чтобы не переехать кого-нибудь ненароком; заскрежетала передача, из-под кормы пыхнул клуб черного масляного дыма, собаки зашлись лаем. Роузи поехала на запад, через мост, и вон из города, а в голове у нее крутилось: напоследок.

На перегоне от Блэкбери-откоса до Каскадии река ненадолго набирает ширь и неторопливое, величественное спокойствие: вдоль этого участка стоят несколько целлюлозно-бумажных и мебельных фабрик и еще какие-то высокие кирпичные трубы, а берега то там то здесь одеты в каменные стены, с парапетами и отводными каналами. Большая часть этих реликтов железного века ныне заброшена, заводские цеха зияют пустыми глазницами окон, а каменные дамбы осыпаются; в прошлом веке путники, проезжавшие через Дальние горы, часто и горестно жаловались на демонические темные силуэты фабрик и на то, что Желтый Дьявол запустил свои лапы в эти буколически уединенные места, однако в наши дни розоватый кирпич и прохладная отстраненность старых фабрик выглядят вполне безобидно, а в определенное время суток и вовсе приобретают выраженный романтический колорит. Одна густо заросшая плющом труппа зданий, бывшая мануфактура по производству стульев, теперь представляет собой нечто вроде монастыря; по выходным здесь службы, вход свободный, а после службы — экстатические пляски. Народ даже производит и продает здесь разного рода лекарственные средства и настойки на травах, но во дворе стоят потрепанные автомобили и детские коляски, и те, кто здесь живут, никоим образом не придерживаются обета безбрачия. В других полузаброшенных местечках вроде этого тоже теплится кое-какая жизнь, люди сдают здесь помещения под склады или под разного рода маленькие предприятия.

Роузи свернула к одному из таких зданий, где во флигеле располагалась авторемонтная мастерская «Блуто». На вывеске красовался чернобородый мультяшный дурик при полном параде, с глушителем в одной могучей лапе и с гаечным ключом в другой; делами здесь, однако, заправлял худосочный малый с жидкой бороденкой, огромным кадыком и почти без подбородка. На носу — круглые очки без оправы, отчего вид у него был донельзя ученый. Роузи сунула ему в руки зеркало заднего вида, на которое он воззрился так, словно никогда раньше не видел ничего подобного, но если дать ему подумать с недельку, то он непременно догадается, зачем оно нужно.

— На клею сидело, — сказала Роузи.

Он прижал хромированную ножку зеркала к тому месту возле дверцы, откуда оно отломилось. Само по себе зеркальце прилипать не желало.

— Ничего не вижу, что у меня творится за спиной, — сказала Роузи. — Еду, как из пустоты.

— Эпоксидка, — раздумчиво произнес механик. — Сейчас, одну минуточку.

И вместе с зеркалом исчез в мастерской. Собаки вели себя примерно, и Роузи выпустила их из машины, — они тут же утекли наружу, едва только поняли, что им разрешили пойти погулять, и принялись гоняться друг за другом по замусоренному двору; если так и дальше пойдет, подумала Роузи, то они, того и гляди, растают на солнышке, как тигры Самбо, собьют друг друга в пахту.[24]Она подошла к кирпичной, обложенной растрескавшимися бетонными плитами набережной, в которую упирался двор мастерской, и облокотилась на парапет. Если перегнуться вперед и вытянуть шею, то отсюда будет видно, как далеко-далеко вниз по течению из воды и полуденного марева встают башни Баттерманова замка.