без музыки, если выживу? Кем? Она – моя душа! Я же без нее труп! Всего лишь гальванизированный труп! – размышляла Пазевская, переполненная отчаянием. – И вообще… Стоит на мгновенье вообразить, что ты всего лишь мешок дееспособной плоти, как тут же начинаешь соображать, что на всем белом свете у тебя нет ничего, кроме тела, подверженного тлену! После этого, ради его комфорта пойдешь на любые преступления. Пару месяцев такого образа мыслей, и ты плотоядная змея, для которой нет ни единого табу… Существо без души разрешает себе все, абсолютно все. Внутри подобного создания мир такой же, как на полотнах кубистов – там не учитывается ни один из законов мироздания. Играй формами, как вздумается. Полная свобода, нет ни тяготения, ни логики. Создаешь свою собственную вселенную, свой виртуальный мир и властвуешь в нем. Да, это так пьянит, что вполне может заменить счастье. Ощущаешь себя равным Творцу! Да, творчество… Летаешь на его пестрых крылышках, фантазируешь. А припечет солнышко реальности, и ты, как несчастный Икар, мордой в грязь! Но, все равно, приятно хоть изредка забывать, что ты всего лишь пыль.

Долго Лина лежала, охваченная болью, пока не разозлилась на себя за то, что попала под гипноз тягостных дум. Она решила не добивать ими себя, а потому настроила свои мысли на музыку.

– Пусть будет мой любимый Скрябин, его «Божественная симфония».

Внутренний слух Пазевской услужливо отозвался на этот приказ. Несколько минут, и в ее мозгу ожили знакомые до мельчайших подробностей страницы партитуры. Они звучали столь ясно, что Лине показалось, будто она слушает симфонию, сидя в концертном зале: как в юности ее завораживала пламенная стихия красок над которой огненными сполохами взлетали ввысь экстатические возгласы труб, увлекая ее в неистовое кипение собственного созидания.

– Александр Николаевич гений! Доподлинно гений! – как зачарованная шептала Эвелина. – Только ему дано зафиксировать все стадии пробуждения, развития и становления в человеческом самосознании. Той субстанции, в которой спрятана тайна его богоподобия. Просто видишь, как огненной точкой она зарождается где-то на уровне атомов, потом захватывает каждую клеточку тела, накаляя ее до такой степени, что вспыхивает все существо. А после – грандиозный пожар и ты, словно пылающая ракета, прорываешься в другое измерение, где прозреваешь. Это чувство столь ослепительно и так невероятно, что в одно мгновенье постигаешь смысл мироздания. Возможно, его сутью действительно является любовь. Хотя, по-моему, это ощущение не имеет словесного обозначения. Оно находится за пределами земного человеческого опыта. В любом случае, приятнее думать, что тебе суждено раствориться в море любви, став частичкой этой восхитительной стихии, чем медленно сдыхать так, как я. Какая мука сгнивать заживо от бессильной ярости рядом с единственно дорогим тебе человеком. И это в тот момент, когда он обезумел, осознав всю бездну собственного бессилия.

Эвелина Родионовна судорожно вздохнула и взяла с тумбочки колокольчик. На звонок прибежала Таня.

– Доченька. Если не трудно. Дай мне, пожалуйста, мокрое полотенце, стакан кефира и принеси альбом Пикассо – он лежит на рояле вместе с нотами.

Лина села на кровати, вытерла полотенцем лицо и руки, с трудом проглотила прохладное питье и погрузилась в созерцание репродукций.

В альбоме были собраны работы мастера, написанные в русле кубизма – ни знаменитого голубя, ни картин голубого и розового периодов в нем не было. Глядя на них, Эвелина вновь погрузилась в размышления.

– Это – не мир Бога. Этот мир сконструирован по прихоти человека. А тот – либо нигилист, опьяненный своим талантом, либо игрок, пошедший ва-банк ради приобретения земных благ. В любом случае, в этих картинах отсутствуют причинно-следственные связи. В них нет ни вины, ни наказания, ни созидания, ни разрушения. Здесь все расчленено на части, и они существуют раздельно. Это – хаос. Его зримый, материализованный облик. Однако я могу предположить, что полотна мастера куда реалистичнее, чем мы себе представляем. Люди узколобы! Навязали Вселенной свои, сугубо человеческие понятия, а теперь возмущаются, что ее законы им противоречат. Что бы ни болтали с кафедр наши марксисты, я все равно убеждена, что процессы, которые там происходят, трансцендентальны по своей сути. Возможно, Пикассо потому и прописался в гениях, что ему удалось показать, будто антимир существует. А сотворить его может разум, посмевший переступить через видимые глазом законы мироздания. В микрокосмосе подобного ума нет таких понятий, как истина или ложь, красота или уродство, добро или зло. Равнозначные и равновесомые они, словно облака, клубятся на его просторах, переплетаясь и складываясь в причудливые узоры. В западной музыке та же ситуация. Дерзкие интеллектуалы нововенской школы создали систему, по которой любой образованный человек может выстроить звуковую ткань. Поистине, надо быть сверхталантливой личностью, чтобы сделать продукт этого, по сути инженерного труда, произведением искусства. Интересно, что будут говорить потомки о нашем времени? Возможно, напишут, что антимир впервые в истории человечества настолько овладел умами людей, что, обезумев, они построили его на двух континентах. В результате подобного эксперимента разумных вынудили эмигрировать, чистых душой отправили в дурдома, а протестующих замуровали в тюрьмы и концлагеря. Зато выродки, за полвека уничтожившие золотой генофонд собственных народов, стали объектами для поклонения. Куда ни глянешь, отовсюду скалятся их самодовольные рожи. Они везде: в книгах, в газетах, на транспарантах, на киноэкранах, в мавзолеях.

В комнату вошла Таня и села на стул рядом с кроватью

– Как ты, мама?

– Терпимо, дочка. Расскажи-ка мне что-нибудь, развлеки. Надоело кружить по лабиринтам своего отравленного разума.

Таня принялась говорить тихим, мелодичным голосом, однако Лина ее не слушала. Она смотрела на дочь и видела, что та несчастна, старообразна, толста и отвратительно одета, а ее бесформенная рыжевато-каштановая грива прорезана серебряными прядями седых волос.

– В этом виновата только я! – думала Эвелина Родионовна. – Воспитала ее наивной, простодушной и доверчивой. Конечно, если человек по природе своей открытый и добрый, трудно сделать его подозрительным. Но все-таки… Надо было постоянно ей вдалбливать, что приличные люди встречаются, главным образом, в литературе. Хотя, конечно, в ее ситуации любая потеряет голову. Невозможно остаться в здравом уме, накрыв своего высоконравственного супруга в постели с собственной несовершеннолетней дочерью! Естественно, у Тани был шок. Но повеситься она решила не потому, что ее годами использовали и унижали. Ударом для нее явилось то, что ей убедительно дали понять, будто своей глупостью она заслужила подобную участь. Хотя, если бы не звонок этой малолетней шлюшки, Татьяна так бы ничего и не узнала. Не понимаю, зачем Мише понадобилось перед всеми выставлять жену сумасшедшей? Он это, явно, запланировал, иначе, зачем было запускать в дом старуху? Но, с другой стороны,