как все происходило, я просто процитирую, к большому сожалению, забытого у нас писателя Александра Бестужева-Марлинского. Сейчас ему всего три года. За участие в восстании декабристов в нашей истории его сослали в Якутск. Оттуда, по его прошению, он отправился на Кавказ, где храбро сражался с немирными горцами. Александр Бестужев погиб в стычке с врагом у мыса Адлер. Так вот, что писал писатель и воин о кровавом четверге 1794 года: «Тысячи русских были вырезаны тогда, сонные и безоружные, в домах, которые они полагали дружескими. Заговор веден был с чрезвычайною скрытностию. Тихо, как вода, разливалась враждебная конфедерация около доверчивых земляков наших. Ксендзы тайно проповедовали кровопролитие, но в глаза льстили русским. Вельможные паны вербовали в майонтках своих буйную шляхту, а в городе пили венгерское за здоровье Станислава, которого мы поддерживали на троне. Хозяева точили ножи, – но угощали беспечных гостей, что называется, на убой; одним словом, все, начиная от командующего корпусом генерала Игельстрома до последнего денщика, дремали в гибельной оплошности. Знаком убийства долженствовал быть звон колоколов, призывающих к заутрене на светлое Христово воскресенье. В полночь раздались они – и кровь русских полилась рекою. Вооруженная чернь, под предводительством шляхтичей, собиралась в толпы и с грозными кликами устремлялась всюду, где знали и чаяли москалей. Захваченные врасплох, рассеянно, иные в постелях, другие в сборах к празднику, иные на пути к костелам, они не могли ни защищаться, ни бежать и падали под бесславными ударами, проклиная судьбу, что умирают без мести. Некоторые, однако ж, успели схватить ружья и, запершись в комнатах, в амбарах, на чердаках, отстреливались отчаянно; очень редкие успели скрыться».

– Сколько же русских погибло в тот день? – спросил я.

– Историки считают, что из восьми тысяч русских, находившихся в то время в Варшаве, погибло 2200 человек. Еще 260 было взято в плен. Участь их была незавидной – мятежные поляки вымещали на них злобу за последующие неудачи на поле боя. Учти, Герман, что многие из соотечественников твоей Барбары, которые сейчас так активно готовятся к цареубийству, семь лет назад хладнокровно резали глотки русских только за то, что они русские.

– Ну а остальные заговорщики? Вроде того, который с длинной импортной фамилией?

– Это ты о Поццо ди Борго? Да, это весьма любопытный экземпляр авантюриста и предателя. Если тебе удастся добыть его скальп, то ты заслужишь великую благодарность самого Наполеона Бонапарта.

– А что, они знакомы? – поинтересовался я.

– Они даже родственники – Шарль-Андре Поццо ди Борго приходится Наполеону пятиюродным братом. Он был однокашником старшего брата Наполеона – Жерома Бонапарта. Они вместе учились в Пизанском университете. Через Жерома Шарль-Андре и познакомился с Наполеоном. А потом… А потом начавшаяся Великая Французская революция окончательно рассорила их. Семью Бонапартов изгнали с Корсики, причем в преследовании своих земляков и родственников принял активное участие этот самый Поццо ди Борго.

– И теперь, как истинный корсиканец, господин Первый консул желает осуществить вендетту? – спросил я.

– Именно так. К тому же этот самый «кровник» Наполеона продался с потрохами британцам, и в наших краях он оказался, похоже, неслучайно. Кстати, Герман, когда вы будете ликвидировать всю эту шайку-лейку, неплохо бы Поццо ди Борго взять живым. Этот мерзавец может рассказать нам много интересного.

– Я вас понял, Василий Васильевич. А как мне быть с Барбарой? Ведь она, хоть и косвенно, но тоже имеет какое-то отношение к цареубийцам.

– Не бойся, Герман, твоя польская красавица пройдет по делу исключительно как свидетельница. Император благословит вас, и ты сможешь с чистым сердцем вести ее под венец.

Гм. Однако… Предложение Василия Васильевича показалось мне слишком уж радикальным. Но, с другой стороны, надо ведь как-то обживаться в здешних временах. Ведь, похоже, мы тут застряли надолго, если не навсегда. А Барби мне нравится. Очень даже нравится. И я был бы не против, если бы она стала моей супругой.

– И еще, Герман, – нахмурившись, произнес Василий Васильевич. – Мой тебе совет – хорошенько присматривай за Барбарой. Ее опасные друзья могут заподозрить твою мадемуазель в связях с нами. Для них прикончить человека – что рюмку старки выпить. Поганый это народец. К тому же и Барбара будет не против, если ты больше времени будешь ей уделять. Или я не прав?..

Тут Василий Васильевич неожиданно подмигнул мне и рассмеялся.

Часть 2

Дорожные войны

8 (20 июня) 1801 года.

Санкт-Петербург.

Дорога между Царским Селом и Павловском.

Алексей Алексеевич Иванов, частный предприниматель и любитель военной истории

Пока мои приятели активно занимаются большой политикой, я помогаю Димону прогрессорствовать. Мы изобретаем велосипед, то есть вспоминаем те вещи, которые здесь в новинку, а в нашем времени давно уже устарели. Например, локомобиль. Что это за штука такая, в моем времени помнили немногие. На самом же деле это обычный передвижной паровой двигатель, используемый для сельскохозяйственных нужд и выработки электричества в полевых условиях. Именно для привода генератора мы и собирались использовать локомобиль.

Аккумуляторы для раций и других приборов мы заряжали с помощью солнечных батарей. Но сии штуки можно было использовать лишь в светлое время суток. К тому же они привлекали внимание здешних хроноаборигенов, и для охраны их в момент зарядки приходилось использовать Джексона либо выставлять охранника из числа «градусников». Во избежание, так сказать…

Если же сварганить локомобиль и заставить его вращать вал электрогенератора, то получится вполне неплохое сочетание двигателя XIX века и динамо века двадцать первого. Да и для других целей локомобиль может пригодиться. Ведь для него подходит любое топливо – уголь, дрова, словом, все, что горит.

Как мог, я набросал схему парового двигателя для здешних мастеров. К тому времени они под руководством Кулибина уже вовсю работали над созданием парового двигателя для корабля, и потому смышленые медники, кузнецы и токари довольно быстро разобрались, что к чему. Димон, правда, начал было утверждать, что пароход важнее, и потому мой локомобиль может и подождать. Но я убедил его, что наши радиостанции надо будет в походе чем-то заряжать, причем не всегда это можно делать спокойно, под ласковыми лучами южного солнышка. Свежеиспеченный лейтенант Российского флота почесал свою уже изрядную лысину и вынужден был согласиться, что одно другому не помеха. На том мы с ним и порешили.

А вчера императрица Мария Федоровна вытащила меня из Петербурга в Павловск. Она решила похвастаться своей резиденцией, в которой, по ее словам, будучи еще великой княгиней, чувствовала себя счастливой и беззаботной.

– Ах, Алексей Алексеевич! – кокетливо воскликнула императрица. – Сразу же после того, как покойная государыня