Племенные мужчины снова увидели, что рискуют лишиться как наличных, так и влияния. Если женщины должны получать образование и работать вне дома, они будут «бесчестить» свои семьи тем, что их будут видеть на публике, а потенциально у них могут развиться и другие, даже более подрывные идеи. И кто будет заботиться о детях, если женщины возьмут на себя мужские задачи? Общество, несомненно, рассыплется в прах. Что хуже всего, какой-нибудь очередной декрет позволит женщинам с большей легкостью инициировать развод. Иностранное влияние явно несет упадок, подрывая афганские традиции. Многие религиозные муллы объявляли эти реформы антиисламскими.

Тем временем вооруженное сопротивление советской оккупации нарастало. Моджахедская оппозиция, боровшаяся против советской оккупации, нашла сочувствующего союзника в лице пуштунов, живших по соседству, в Пакистане, которые были только рады расширить свое влияние в Афганистане. Учрежденные Советами реформы оказались действенным предлогом для рекрутирования сторонников: женское образование и всеобщие женские права были презренными, пагубными, ядовитыми идеями, которые грозили разрушить самый фундамент афганской культуры и образа жизни.

Власть всегда была в руках тех, кто способен контролировать истоки жизни, контролируя женские тела. Древнее афганское выражение «зан, зар ваа, замин» подводит итог извечной угрозе личной собственности мужчин, которая всегда была главным поводом браться за оружие: женщины, золото и земля. Именно в таком порядке.

Сопротивление Советам поддерживалось щедрым финансированием и материально-технической помощью из-за рубежа: президент США Джимми Картер объявил, что советское вторжение в Афганистан являет собой «величайшую угрозу миру со времен Второй мировой войны»{31}. Борьба против коммунизма воспринималась как битва между добром и злом, и исламские фундаменталисты оказались превосходными партнерами в этой миссии, ибо у них тоже были четкие представления о добре и зле, пусть и с несколько иной точки зрения.

Таким образом, достижения женщин в Афганистане снова внесли непосредственный вклад в войну, поскольку судьба их была вброшена в пороховую бочку напряжения между реформаторами и традиционалистами, между иностранцами и афганцами, между крупными городскими центрами и сельской глубинкой.

Однако внешний мир, казалось, не обращал внимания на центральное противоречие афганок. Похоже, иностранные державы пришли к общему мнению, что есть гораздо более крупные проблемы, связанные с Афганистаном, чем такой побочный вопрос, которым придется заняться как-нибудь в другой раз, когда мужчины перестанут сражаться. Угроза коммунизма – и необходимость сдерживать ее – гарантировала, что американские доллары и вооружения продолжат стекаться к оппозиции Советам, как умеренной, так и экстремистской.

Семья Азиты на некоторое время задержалась в Кабуле, переживая времена насилия и борьбы за власть, последовавшие за выводом советских войск, когда группировки моджахедов боролись за контроль над столицей. Когда из-за вспышек насилия были закрыты школы и многие районы города, для вылазок Азиты, теперь уже семнадцатилетней, в город с отцом был установлен новый порядок. Азита всегда носила в кармане записку с указанием телефонных номеров родственников и несколько банкнот в одной из туфель – на случай, если их разлучит очередная вооруженная стычка.

Весной 1992 г. в Кабуле разразилась настоящая полномасштабная гражданская война{32}. Азита постепенно приучила себя не паниковать, когда вслед за первым взрывом запускалась целая серия или когда она, как и большинство других детей в Кабуле{33} в то время, видела на улицах оторванные части тел и трупы. Ее воспоминания, относящиеся к тому времени, в основном вращаются вокруг ударных волн взрывов, содрогающихся зданий и следовавших за всем этим пожаров:

– Это начиналось со всех сторон. Стрельба, бомбардировки, взрывы, убийства. Повсюду хоть что-то, да происходило. Однажды в нашем районе за день случилось то ли пятнадцать, то ли шестнадцать ракетных взрывов. Дом трясся непрерывно.

Отец Азиты, Муртаза, решил, что они должны уехать из Кабула. Его семейство разрослось: после Азиты родилось еще три дочери и один сын, и он никак не мог найти способ переправить их в Пакистан. Тогда они предприняли трудное путешествие обратно в свою отдаленную провинцию, Бадгис. Квартира в Кабуле была заколочена, магазин брошен. Ему предстояло быть разграбленным, но родители Азиты ничего не могли поделать, чтобы предотвратить это: все их знакомые тоже спасались бегством. Упаковав все, что поместилось в маленькую машину, семейство выехало прочь из города, превратившись в беженцев в собственной стране. Когда их машина стала мишенью для снайперов, они бросили ее у дороги и 18 дней продолжали путь в автобусах и пешком, ночуя в мечетях и стараясь не встречаться с подонками и мародерами. Это были дни, которых Азита не помнит: ее психика похоронила их где-то очень глубоко.

Достигнув места, где снова обнаружилось некое подобие цивилизации – города Герат в западном Афганистане, – они поверили, что выживут, поскольку до окрестностей Бадгиса война еще не докатилась. Юности Азиты предстояло завершиться здесь, и она еще много лет не возвращалась в Кабул.

Она вспоминает, как злилась, что из-за войны не смогла взять с собой ни одной книги из той маленькой библиотечки, которую отец держал в доме.

– У вас была любимая книга? – спрашиваю я ее, сидя в машине, когда она описывает свои последние дни в Кабуле.

– Конечно! «История любви».