– В начале Великая Мать отложила яйцо, и оно стало нашим миром, – громким, уверенным голосом произнесла мама.

Другие женщины прошелестели: «Да» – монотонными, певучими голосами. Мисс Эбигейл вдохнула еще порошка и широко улыбнулась маме.

– Мисс Лили, вы та, кого мы ждали, – сказала она. – Наш недостающий фрагмент. Пятый луч звезды.

И мама не стала задавать вопросов. Она кивнула, как будто тоже верила, что Великая Мать и судьба свели их вместе.

На следующее утро они приступили к постройке собственной хижины в лагере Глотателей Пламени. В следующие месяцы и годы мама научилась вдыхать дьявольский табак, ухаживать за тайными кустами, из ягод которого готовили зелье, толковать видения, глотать огонь и говорить на тарабарском языке. Большую часть года они оставались в лагере у реки, а когда приходили холода и Глотатели Пламени рассеивались, мама находила для них убежище в тоннелях у старой мукомольной фабрики – Зимний Дом, где они таились в ожидании весны.

Мама называла город Бернтауном; она придумала для него новое название, как делала со многими вещами. Как будто, давая городу новое название, она могла превратить его в другое место. В каком-то смысле так оно и было. Они жили на другой стороне, на дальней окраине, в таких местах, которые горожане даже не замечают. Наверху были колледж и люди, каждый день работавшие на бумажной фабрике. Там был Эшфорд. Но под мостом были женщины, которые готовили зелье, ловили видения и глотали огонь: там был Бернтаун.

Со временем мама снова стала рисовать, в основном картины своих видений после дьявольского зелья. Она рисовала на бумажных пакетах из магазина, на кусках фанеры, на березовой коре. Она составляла собственные краски из ягод, листьев, корней, глины, древесного сока и даже крови. Некко смотрела, как она рисует и с головой уходит в работу, так часто бывало в их прежней жизни, и думала о том, что в такие моменты ее мать кажется почти счастливой.

Чем дольше они оставались вместе с Глотателями Пламени в Бернтауне и чем больше ее мать нюхала зелье, тем более отдаленной становилась их прежняя жизнь. Мама превратилась в совершенно другого человека. В женщину, которую паранойя преследовала по пятам, куда бы она ни шла. Мама была уверена, что за ними наблюдают полицейские, библиотекари и водители автобусов.

– Жужубы особенно плохие, Некко, – говорила мама, пользуясь своим особым прозвищем для полицейских (мигалки на полицейских автомобилях казались ей сладостями для приманки). – Они тоже ищут нас. Если они добьются своего, с нами будет покончено.

Каждый раз, когда она видела копа, они переходили на другую сторону улицы и ныряли в темный переулок. Некко считала, что это выглядит со стороны еще подозрительнее, но не было смысла спорить с мамой.

– Есть человек, Некко, который может забрать из мира весь свет. Он – ходячая тень, настоящая черная дыра. И он обладает такой властью, какую ты не можешь представить. Он может шпионить за тобой в твоих снах. Это Король Лжи. Человек с сердцем шакала. У него есть много имен: Человек-Цыпленок, Змеиный Глаз… И что хуже всего: это он устроил Великий Потоп. И другие ужасные вещи, вроде того, что произошло с твоей бабушкой и дедушкой.

– Они погибли в автомобильной аварии, – раздраженно напомнила Некко. Иногда ее изнуряли попытки сортировать материнские истории и отделять реальность от вымысла. Это было все равно, что мыть золото в лотке, копаясь в грязи и песке и пытаясь найти крупицы истины. – И как человек может быть виноват в наводнении? Это невозможно.

– О, вполне возможно. Это дело Змеиного Глаза. Он убил твоего папу и Эррола. Он пытался утопить и нас, моя девочка, и он очень недоволен, что мы ускользнули от него. Он ищет нас даже теперь. Каждый день, каждую ночь. Он идет по следу, как старая гончая или как акула, отведавшая крови. Мы должны быть бдительными. Всегда настороже. Он коварен и действует исподтишка. Он может поменять лицо, волосы, одежду. Он может выглядеть как бизнесмен или как чумазый велосипедист.

– Ну, хорошо, – в сердцах сказала Некко. – Если это правда, мама, и если за нами действительно охотится человек-хамелеон, то как мы вообще сможем узнать его?

– По его отметине, Некко, – ответила мама почти так же раздраженно и недовольно, как Некко. – У него на левом запястье вытатуирована пара игральных костей, каждая с одной точкой наверху. Увидишь эту отметину, эту пару змеиных глаз, которые смотрят на тебя, тогда беги. Беги изо всех сил, так далеко, как только можешь.

Возможно, говорила себе Некко, ее матери было легче кого-то винить – мифического монстра, ответственного за все плохое, что с ними случилось, и рыщущего в тенях за каждым углом. Это проще, чем думать, что иногда ужасные события происходят без всякой причины.

События во время наводнения – утрата дома, папы и Эррола – сломили мать глубоким и непостижимым образом. Зелье лишь продолжало заполнять ее останки и покрывать их крошечными трещинами, делая ее хрупкой, как фарфоровая кукла.

И в конце концов эта кукла разбилась. Мамина паранойя и пугающие видения, навеваемые зельем, одержали верх, и мама бросилась вниз со Стального моста. Это произошло весной. Прошли месяцы, но Некко тоскует о ней каждое мгновение и желает обратить время вспять и найти способ остановить ее.

Теперь, если Некко закрывает глаза, она может ясно представить свою маму и услышать ее голос в те минуты, когда она, понюхав зелье, так что под носом у нее осталось красное пятно, рассказывала у реки историю. Она рассказывала о рождении мира, как будто сама присутствовала при этом и видела его в первый раз. Иногда Некко представляет свою маму в образе Великой матери: ее глаза большие и яркие, как планеты, зеленовато-карие с желтой каймой.

– В начале Великая Мать отложила яйцо, и оно стало нашим миром. Ярким сияющим шаром, вращавшимся в пространстве. – Мама зажигала факел: комок хлопка, обернутый вокруг конца выпрямленной проволочной вешалки и смоченный в лагерном топливе из красно-серебристой канистры. Он горел, как новорожденная планета.

– Только представь, – напевала мама гипнотическим голосом, медленно помахивая факелом, выписывая аккуратные кривые и восьмерки. Она подносила пальцы к пламени, тянула его, приманивала, удерживала в ладони, заставляла скакать и выделывать фокусы. Она была бесподобна.

Скрестив ноги, Некко сидела на земле и смотрела. Она наклонялась ближе, вдыхая запахи грязно-бурой реки за спиной у мамы и едкого дыма от факела. Она слышала рев автомобилей, проезжавших по мосту над ними. Там шла другая жизнь, и они с мамой когда-то были ее частью: жизнь поездок на автомобиле в бакалейный магазин, посещения музеев, визитов в папин кабинет в колледже, к врачу и к дантисту. Все это казалось неправдоподобно далеким.

Мама покачивалась, стоя в тонком хлопчатобумажном платье. Это платье она носила в другой жизни – платье с подсолнухами, о котором папа говорил, что в нем она похожа на Королеву Сада. Теперь эти подсолнухи танцевали, пока мама вглядывалась в огонь, постепенно впадая в транс. Вокруг ее рта виднелись шрамы и ожоги, спутанные рыжие волосы были опалены, ресницы сгорели. И если смотреть в нужное место, можно было увидеть очертания маленького револьвера, который она носила пристегнутым под платьем – просто на всякий случай.