Только тогда Нелл взглянула на меня, не сводившего с нее глаз, весело улыбнулась, и ее глаза радостно блеснули.

– С добрым утром! – крикнула она. – Да ведь это – Симон, мой маленький Симон из деревни! Пойди ко мне, Симон! Нет, нет, погоди, я сама сойду к тебе. Иди вниз, в гостиную! Слышишь? Скорее!… Я сойду к тебе мигом.

Видение исчезло, но я все еще стоял неподвижно, пока не услышал скрипучего голоса Финеаса Тэта.

– Кто эта женщина? – спросил он.

– Да это – сама Нелл Гвинт, – запинаясь, ответил я.

– Она – сама? – Он торжественно выпрямился, обнажил голову и сказал: – Благодарю Всевышнего, что Его святая воля привела эту заблудшую овцу на мой путь, дабы я мог обратить ее на путь истины! Благодарю Всевышнего!…

Прежде чем я мог ему помешать, Тэт перешел дорогу и быстро вошел в таверну. Мне не оставалось ничего иного, как только последовать за ним. Я сам не мог понять свои чувства. Только что накануне я твердо решил никогда больше не видеться и не говорить с Сидарией: я не мог забыть смешное и позорное положение, в которое меня поставило ее воспоминание обо мне. А теперь все мои твердые намерения рухнули от одного присутствия Нелл. Я последовал за Финеасом Тэтом под предлогом защитить ее от его грубостей, но в сущности потому, что не мог поступить иначе: каждый фибр моего существа, моя душа и сердце устремлялись навстречу Нелл при первом ее зове.

Когда я вошел, Финеас стоял посреди гостиной, перевертывая листы своей Библии, как бы отыскивая какой-то текст. Я прошел мимо него и прислонился к стене у окна.

Нелл вошла нарядно, хотя довольно небрежно, одетая. Ее лицо сияло улыбкой, и она смотрела на меня так непринужденно, как будто наша встреча была в порядке вещей. Увидав фигуру Финеаса, неподвижно стоявшего посреди комнаты, она невольно вскрикнула:

– Я ведь хотела быть наедине с Симоном, с моим милым Симоном!

– Наедине с ним? – подхватил Финеас. – А подумали ли вы о том времени, когда вы останетесь наедине с Господом Богом?

– Разве вы еще не кончили? – нетерпеливо спросила Нелл, подходя и садясь у стола. – Право, я думала, что вы уже все сказали на улице. Ну, я испорчена до мозга костей – и дело с концом.

Тэт подошел к столу и вытянул руку над ее головой. Положив подбородок на руки, она, насмешливо улыбаясь, смотрела на него.

– О, ты, которая живешь в открытом грехе, – начал он, но я сейчас же перебил его:

– Замолчите! Какое вам до этого дело?

– Пусть он говорит, – сказала Нелл.

И Тэт говорил и говорил – боюсь, что говорил правду.

Нелл слушала терпеливо, изредка встряхивая головой, как бы отгоняя надоедливое насекомое. Потом он упал на колени и стал горячо молиться. Кончив молитву, он устремил на молодую женщину пристальный взгляд. Она встретила его без всякого замешательства, дружелюбно. Тогда Тэт воскликнул:

– Дочь моя, ты все-таки не понимаешь? О, как зачерствело твое сердце! Молю Вседержителя, чтобы Он отверз твои очи и смягчил твое сердце. Да спасет Он твою грешную душу!

Нелл внимательно рассматривала свои розовые ногти.

– Не думаю, чтобы я была грешнее других, – сказала она. – Ступайте ко двору и проповедуйте там!

Лицо Финеаса приняло суровое выражение.

– Слово Божие будет услышано. Чаша переполнена, грех переступил всякие границы! Кто доживет – увидит.

– Очень возможно, – зевнула Нелл и лукаво взглянула на меня. – А что будет с Симоном? – спросила она.

– С этим молодым человеком? У него честное лицо; если он будет хорошо выбирать друзей, то для него все будет благополучно.

– Я принадлежу к его друзьям, – промолвила Нелл.

Желал бы я видеть того, кто мог бы отказаться от такого признания.

– Твоего сердца не смягчит Господь! – сказал Финеас.

– Многие находят, что оно и так слишком мягко, – заметила Нелл.

– Мы еще увидимся, – сказал ей Финеас и, еще раз пристально взглянув на меня, вышел из комнаты, оставив нас одних.

Нелл облегченно вздохнула, вскочила с места и, подбежав ко мне, схватила меня за руки, после чего спросила:

– Ну, как дела в нашей деревне?

– Сударыня, – сказал я, освобождая свои руки и отодвигаясь, – здесь не деревня и вы – не та, которую я знал там…

– Да, но вы-то – тот самый, которого я знала там, и притом так хорошо!

– Зато вы не похожи на ту, которую знал я.

– Ну, не так непохожа, как вы думаете. Разве вы тоже собираетесь читать мне проповедь?

– Миледи, – холодно сказал я, – благодарю вас за воспоминание обо мне и за оказанную мне услугу; поверьте, я умею ценить ее, хотя и не могу ее принять.

– Не можете принять? – воскликнула Нелл. – Что такое? Вы не можете принять назначение?

– Нет, – сказал я, низко кланяясь.

Лицо красавицы выразило капризное разочарование.

– А что с вашей рукой? Как вы получили рану? Разве вы уже успели поссориться с кем-нибудь? – спросила она.

– Уже!

– Но с кем и почему?

– С лордом Кэрфордом, причиной же этой ссоры я не смею утруждать вас.

– Но если я желаю знать ее?

– Повинуюсь. Лорд Кэрфорд сказал, что мое назначение состоялось благодаря мисс Гвинт.

– Но ведь это – правда.

– Без сомнения, и все-таки я с ним дрался.

– За что же, если это – правда?

Я не ответил Нелл.

Она отошла и снова села у стола, глядя на меня смущенным взглядом, а затем застенчиво сказала:

– Я думала, это порадует вас, Симон.

– Никогда в своей жизни я не был так горд и счастлив, как в тот день, когда получил это назначение… разве, может быть, лишь тогда, когда гулял с вами в Кинтонском парке. Но я не могу принять его и завтра пойду во дворец с отказом.

– Вы действительно намерены сделать это? – гневно крикнула Нелл. – И только потому, что оно идет от меня?

Опять я лишь мог поклониться в ответ, хотя в душе далеко не был доволен своей ролью в этой сцене.

– Лучше бы я не вспоминала о вас! – сердито сказала красавица.

– Я тоже предпочел бы забыть, – ответил я.

– Вы и забыли, иначе никогда не обходились бы так со мной.

– Это именно потому, что я не могу забыть.

– Не можете? – спросила Нелл, снова подходя ко мне. – Да,