Найти домработницу ты сможешь, а вот компаньонку – вряд ли. Интеллигентную, образованную женщину, к тому же хорошую повариху, сомневаюсь. Так что пей чай с конфетами и зарастай пылью. Если не хватит мужества повиниться перед Наташей. Я отказываюсь выступать в роли примирителя – неудобно давать ей обещания, что ты исправишься. Да она и не поверит. Деньги на Ленинград дам, вышлю через неделю или две. Думаю, что Маша будет тебе рада. Да и ты отвлечешься от грустных мыслей, все-таки Питер – твоя родина. И наша немножко тоже. Там было много хорошего, помнишь?

Да! Б. звонил. Он в паршивом настроении, болеет сестра, что-то серьезное. А они, как ты знаешь, очень духовно связаны. Это и послужило причиной ненависти твоей к ней – я понимаю. Она имела на брата большое влияние и, в сущности, во всем была права – это я про тебя.

Да! Еще не понимаю, зачем в Питере гостиница? У Маши прекрасная квартира! Разве вы не разместитесь? Брось свои глупости! И барские замашки тоже оставь!

Г.

P.S. Рокфор, кофе (арабика) и ветчину вышлю с проводником в пятницу. А кто встретит? Уже не Наташа. Кто? Или не высылать? Напоминаю – поезд приходит в три ночи. Ну и как?

Итак, мадам Минц – сумасбродка, самодурка, ленивица, эгоистка, не ценящая верных людей. Дрянь, одним словом.

Но он присылал ей книги и журналы! Считался с ее мнением, и еще как! Они размышляли, разговаривали о прочитанном, делились впечатлениями.

С ней, Надей, Григорий Петрович не разговаривал на подобные темы никогда. Никогда его не интересовало ее мнение! Ни разу он не спросил, видя, что она читает журнал или книгу, – тебе понравилось? Как впечатления? Никогда они не обсуждали просмотренное кино или спектакль. Никогда. Иногда он спрашивал:

– Понравилось?

Она хотела поговорить, обсудить, а он прерывал:

– Я понял. Ну и слава богу. Не зря потрачены деньги.

Все. А тут… Ее мнение ему важно, интересно и ценно. А про Таганку – был, смотрел. Да вместе они были на том спектакле! Вместе! Сидели рядом, пили кофе в буфете и потом ехали домой. И на Тарковского тоже ходили вдвоем. И тоже не обсуждали. Ей тогда показалось, что обсуждать это слишком тяжело: и она, и он из пострадавших – у него мать и отец, у нее дед.

Да и что там было обсуждать? Только режиссерский гений. А с ним и так все понятно. А остальное – боль, боль и боль. За близких и за свою страну – больше ничего.

А про Ленинград? Спонсировал – как говорят нынче. Не скупился. Понимал, что дрянь, эгоистка, а ведь не отказывал! А рокфор этот и ветчина! Это ведь надо – поехать на вокзал, передать и заплатить проводнику!

Надя вспомнила, как однажды ее подруга, уехавшая в Абхазию к мужу, прислала с поездом ящик мандаринов. Она робко попросила мужа встретить поезд – аргумент весомый: витамины для дочки. Он посмотрел на нее так… После работы? Да ты о чем? На другой конец города! А мандарины на рынке – те же самые, из Абхазии. Или у тебя нет денег?

Деньги были, и мандарины на рынке тоже. А посылку все равно было жаль – и она поехала встречать поезд. Деревянный ящик был неподъемным, пришлось взять и носильщика, и такси. В общем, денег куча – почти столько, сколько обошлось бы на рынке. Значит, он прав? Мандарины эти дурацкие раздала подругам и соседкам, остальные рассовала по углам. Про некоторые заначки забыла, и весной, когда делала генеральную уборку в квартире, нашла даже не стухшие, а засохшие, как камень, мандарины.

Рокфор достать было почти невозможно – ветчину еще давали в заказах. Школьный друг ее мужа был директором гастронома на Соколе. Сколько раз Надя умоляла к нему обратиться! Тем более что этот Семен был человеком контактным и сам предлагал им свои услуги: «Гришка! Тебе одному от меня ничего не надо! Чудак ты, ей-богу!»

Ничего не стоило обратиться к Семену, ничего. Она просила – хотя бы на праздники! Новый год и Любашин день рождения. Нет, нет и нет. «Кланяться» не желал. Ради них не желал, а ради мадам – пожалуйста! И ветчина, и кофе – вкушайте с удовольствием! Надя помнила, было время, когда кофе исчез вообще – никакого, ни растворимого, ни в зернах. Она, тогда еще гипотоник, без кофе загибалась, даже пила желудевый напиток «Летний», кошмарного вкуса и запаха. Григорий Петрович все это видел – ее головные боли, вялость и слабость, знал, как кофе она любит и как он ей необходим. И… Ни к Семену, ни вообще… А тут…

Вспомнив все это, Надя горько расплакалась. Как обидно, господи! Ну как же обидно! Ладно, не держал за женщину. Не держал за друга, за соратника тоже. Но и за человека не держал? Вот просто за человека! Сволочь. Подонок. Мерзавец. Ненавижу. Жизнь мою коту под хвост. Не прощу никогда! И на кладбище больше ни разу! Вот ни ногой! Знала бы раньше – сгнил бы в больнице. Или у своей мадам. Если она еще жива. Хотя что с ней станется? Такие живут долго. Непробиваемые. Будьте вы прокляты – он и она.

Господи! Кого она проклинает? Покойника?

Совсем спятила.

Дочь позвонила к вечеру – Надя даже забыла, что по вторникам у них сеанс связи. Услышав голос матери, Любаша осторожно спросила:

– Что-то случилось?

– Ничего. Просто болит голова. Осень, атмосферное давление. Возраст.

Дочь в подробности вдаваться не захотела. Спросила из вежливости и тут же успокоилась. «Как отец – в точности!» – подумала Надя. Спрашивал для проформы, подробности его не интересовали. А уж если кто-нибудь по неосторожности пытался развить тему, сухо прерывал:

– Проблемы у всех, хватает своих, сочувствую. А вот грузить меня не надо.

Грузить его имел право один человек на свете – Э. Минц.

Люба рассказывала про тяготы жизни: денег не хватает, машинная страховка дорогая, продукты дорожают день ото дня, от нервов здоровье расстраивается, да и ссоры постоянные с мужем, что вполне понятно, когда постоянно не хватает денег.

Надежда пыталась, как всегда, дочь успокоить:

– Молодые, силы пока есть, заработаете, все устаканится.

Дочка тут же взрывалась:

– Тебе ли говорить! Прожила за отцовской спиной, как у Христа за пазухой. Ни про деньги, ни про жилье никогда не думала, голову не ломала. Он все решал, все проблемы. Работала вполноги, за продуктами на рынок, очередей сумасшедших не знала. Всю жизнь как птичка божья.

Надя обычно дочь усмиряла и утешала:

– Вот что у тебя плохого? Не гневи бога! Живешь в теплой стране, у моря. Ешь свежие фрукты и рыбу, про тряпки не думаешь, с мужем любовь – не пьет, не гуляет.

Так было обычно. Но сейчас от обиды и упреков Надя не выдержала, взорвалась:

– Да хватит ныть! Надоело! Ты будто звонишь не из Европы, а из глухой российской глубинки, из села затерянного. Не нравится – возвращайся! Впрочем, тебе везде будет плохо, потому что характер паршивый – ни в чем положительного не видишь. И еще меня попрекаешь – жизнь я прожила сказочную, забот не знала. Да что ты знаешь про мою жизнь, чтобы судить? – От возмущения голос ее крепчал. – Ни слова поддержки от тебя, одно нытье. А я тут, между прочим, одна! Ни родни, никого. Подружки сами еле ползают – все давно не молодухи. Хлеба принести некому, если свалюсь. И это я должна тебя поддерживать и слушать про плохое здоровье? Это я что-нибудь у тебя прошу? Нет, дорогая! Это для вас я продала гараж и машину. А могла бы, между прочим, жить на эти деньги припеваючи и по курортам ездить!