– Нет, ЛТП все же не выход, – возразил Петр Андреевич. – Во времена СССР он показал свою полную неэффективность. Вылечить никого до конца не удалось, а трудотерапия в виде собирания табуреток… Вот, мы видим результаты. Должен быть какой-то другой выход. Насильственное лечение еще никого до добра не доводило.

– Да молчи уж, интеллигент недобитый, понимал бы ты чего в жизни! – наехал на него незлобно, как на ущербного, предыдущий оратор. – И ты, и я в одном месте в итоге находимся – под мостом. Хоть ты и кандидат наук, а я зато алкоголик и конченый элтэпэшник, чем и горжусь.

– Да что вы там разухарились, ей-богу! Все неплохо. Если около платформы «У Батфора» стоять, то можно нормально подзаработать! – не к месту вдруг включился в разговор хиленький, пьяненький татарин в шерстяном сером свитере. – Рядом крупный строительный магазин, там с утра до вечера строители из СНГ кучкуются, которые на любую работу согласны. Половина из них «кландестан» – вообще без документов. У клиентов особенно ценятся плиточники и маляры, они счастливые – их быстро разбирают! Разнорабочие хуже продаются. Я – разнорабочий…

– А ты сам откуда будешь, Тимофей? – поинтересовался наконец Гоша.

– Из Москвы.

– О, Москва, столица! – осклабился Гоша. – У вас там, в Москве, блондинки в шоколаде, а у нас в Париже – бомжи. В смысле, живется хорошо. Автостопом сюда прибыл или туристическим автобусом?

– Автостопом, из Германии, – соврал я. – Вот только добрался.

– Документы есть?

– Нет. Стырили в Берлине на улице. Но там виза все равно просроченная была.

Бомжи переглянулись и понимающе закивали:

– Дрянь твое дело, парень! Но не смертельно.

– Хочешь, пойдем с нами ужинать в бесплатную столовую. Время уже тик-так. Тут не совсем далеко, на рю Риволи.

– Пошли! – согласился я. – Но Риволи – это же самый центр! Неужели там есть столовка для бездомных?

– А то! Париж – город контрастов.

Минут через пятнадцать разношерстный табор довольно организованно поднялся, и мы двинулись в сторону шикарной улицы Риволи с ее ресторанами и бутиками. На противоположном берегу Сены зажглись огоньки, разноцветными фонариками засияли курсирующие по реке кораблики. Я понятия не имел, куда и с кем я на самом деле иду. На стреме в импровизированном лагере осталось несколько мужиков.

Это было одно из самых странных впечатлений в моей жизни: в толпе русскоязычных парижских нищих я медленно двигался по набережной, которая постепенно наполнялась беззаботными парижанами и гостями столицы. На нашу компанию все глазели, от нас шарахались. Мы тем временем, переговариваясь и покуривая, преспокойно шли вдоль сада Тюильри, дворцов, некогда бывшими резиденциями французских королей.

– Удивительное место, молодой человек, обратите внимание! – пристроился ко мне Петр Андреевич, обнаружив для себя новые, благодарные к тому же, уши. – В этом месте очень интересная архитектура, у домов замечательные аркады. А вот там, чуть дальше, в доме № 210 жил наш великий соотечественник, писатель Иван Тургенев. Позже по его рекомендации тут же поселился Лев Толстой.

– А это что за место? – указал я на шикарное кафе, вокруг которого парковались крутые лимузины.

– О, это одно из самых знаменитых кафе Парижа! – немного печально вздохнул Петр Андреевич. – «Анжелина». Кофе прижился во Франции еще в XVII веке. Сам Вольтер был кофейным маньяком: выпивал по семьдесят чашек кофе в день и это не помешало ему стать долгожителем. А это кафе основано австрийским кондитером в начале 20-х годов прошлого века, с тех пор почти все детали интерьера сохранились… Тут всегда варили замечательный кофе, а французы – заядлые кофеманы. Кто тут только не бывал! Коко Шанель, король Георг V, Марсель Пруст… Великие люди!

– Петр Андреевич, да вы просто энциклопедия ходячая! – восхитился я его познаниями. – Откуда вы все это знаете?

– До того как прибиться к Гоше и компании, я пробовал в одиночку выживать. Днем сидел в бесплатных публичных библиотеках, пробовал с детьми русским языком заниматься, только не получилось у меня ничего. Много бродил по Парижу. В мусорках часто журналы и книги хорошие находил, читал, старался не опуститься…

– Вам бы экскурсоводом тут работать! Не пробовали с агентствами разговаривать?

– Да кому я нужен! – грустно вздохнул тот. – Ни документов, ни вида на жительство. Кругом полно молодых и благополучных. Когда жена меня из дому выгнала, прописку потерял. Приехал во Францию нелегальным рабочим, овощи-фрукты, как говорили, собирать – жить-то как-то надо было. Фирма, которая визу мне оформляла, обещала еду и крышу над головой, у меня документы еще в аэропорту забрали. А потом – все пропали, телефоны не работают. Помыкался я, помыкался, да к соотечественникам на набережной и прибился. В итоге стал парижским бомжом. Вы видели фильмы Иоселиани? В них вся моя французская тоска, светлая и бессмысленная.

– Не видел. Но обязательно посмотрю! – пообещал я.

– Вообще-то киношников и журналистов в этой среде на дух не переносят… – вздохнул Петр Андреевич. – Местные бомжи – закрытое сообщество, оно старается не впускать в себя чужих, хотя некоторые, как Иоселиани, все равно становятся своими. И появляются потом такие замечательные, пронзительные фильмы…

Оказались мы в итоге минут через тридцать – сорок в каком-то социальном центре с большой столовой для бездомных. Там нам предложили принять душ, съесть по сосиске с картошкой, выпить горячего чая. Я наблюдал, как мои новые знакомые жадно поглощают незамысловатую еду и расслабляются, общаются между собой, довольные жизнью и ужином.

– Я не говорю по-французски! Я говорю по-русски! – с имперской гордостью в голосе сообщил официантке один из бомжей-синяков в ответ на ее робкую просьбу убрать за собой использованную тарелку.

Русских в социальном заведении оказалось довольно много, для них даже был выделен специальный уголок, где можно было присесть и пообщаться.

– Какие новости? Где вчера столовались? – деловито интересовались одни русскоязычные бомжи у других.

– Мы на площади Гамбета, туда «дармовка» приезжает, кормят неплохо. Но тут все равно получше будет. А вы?

– А мы с корешами на площади Шатле. Там тоже нормальную жратву дают. Можно пакеты с собой брать. Хотя очереди длинные. Мы изловчились, целую сумку продуктов натырили, всю ночь ели потом.

– Повезло!

Вместе с Гошей и компанией мы вновь шли мимо шикарных баров и бутиков, сытые и согревшиеся. Часа через полтора вернулись обратно на набережную Сены. Бомжи предложили выпить с ними еще бургундского. По кругу пошла большая, литровая, бутыль с остро пахнущей спиртом кислятиной.

Откуда-то появилась расстроенная гитара. Один из азюлянтов – грустноглазый татарин, съевший, по моим наблюдениям, как минимум, три порции еды в бесплатной столовой, – взял аккорд в непонятном мне ладу и заголосил печально и жалостливо: