* * *

Проснулся он под звуки песни. Мотив ее был таким успокаивающим, таким безмятежным, что поначалу Аурокс решил не открывать глаз. Песня звучала в ритме биения сердца, но его тронул вовсе не ритм, а чувства, наполнявшие ее. Ее мелодия разительно отличалась от яростных эмоций, сопутствовавших его превращению из человека в зверя.

Наполнявшие песню чувства словно проистекали из самого голоса — радостного, бодрящего, благодарного. Эмоции, заложенные в песне, дарили ощущение радости, пробуждая надежду на возможность счастья. Он не понимал ни слова, но это было и не нужно. Голос воспарял к небесам, и песня не требовала перевода.

Ауроксу захотелось взглянуть на обладательницу этого чудесного голоса. Спросить ее о радости. Попробовать понять, как можно обрести это чувство.

Аурокс открыл глаза и сел. Он уснул недалеко от фермы, на берегу ручейка, извилистой ленты чистейшей воды, мелодично текущей по песку и камням. Он проследил за течением ручья и остановил взгляд на стоявшей чуть левее и ниже по течению женщине, одетой в сарафан, украшенный полосками кожи, расшитыми бусинами и ракушками.

Она танцевала, отбивая ритм босыми ногами. Хотя солнце только поднималось из-за горизонта, а в воздухе раннего утра разливалась прохлада, от незнакомки шло тепло. Дымок от пучка сушеных трав в ее руке окутывал плясунью, двигаясь в ритме ее пения.

Ауроксу было хорошо просто от созерцания ее танца. Ему не требовалось высасывать из нее радость — она казалась осязаемой. Настроение Аурокса улучшилось, потому что женщина была настолько полна эмоциями, что они перехлестывали через край. Она запрокинула голову, и длинные, черные с сильной проседью, волосы легко достали до ее тонкой талии. Танцующая подняла обнаженные руки, словно обнимая восходящее солнце, и плавно пошла по кругу, не переставая отбивать ногами ритм.

Аурокс так увлекся ее песней, что не успел сообразить, что незнакомка разворачивается к нему лицом, пока их взгляды не встретились. И тут он ее узнал.

Это была бабушка Зои, прошлой ночью сидевшая в центре Круга. Он ожидал, что она ахнет или вскрикнет при виде него, внезапно появившегося в высокой траве на берегу ее ручья. Ее радостный танец закончился, песня утихла, и она спокойно и ясно заговорила:

— Я тебя вижу, тсу-ка-ни-с-ди-на. Ты перевертыш, что вчера убил Дракона. Ты пытался убить и Рефаима, но потерпел неудачу. Ты набросился на мою любимую внучку, словно хотел навредить ей. И теперь ты пришел убить меня? — Она снова подняла руки, глубоко вдохнула прохладный чистый утренний воздух и закончила: — Если так, то я скажу небу, что имя мне Сильвия Редберд, и сегодня хороший день для смерти. Я отправлюсь к Великой Матери, чтобы встретиться с предками, преисполненная радости.

Она улыбнулась Ауроксу, и эта улыбка надломила его. Он почувствовал, как внутри него что-то разбивается вдребезги, и дрогнувшим голосом отозвался:

— Я не принес вам смерть. Я здесь, потому что мне больше некуда пойти.

И Аурокс заплакал.

Сильвия Редберд колебалась лишь короткий удар сердца.

Сквозь слезы Аурокс увидел, как она запрокинула голову к небу, а потом кивнула, словно получив ответ на свой вопрос, и шагнула к нему. Кожаная кайма ее платья мелодично поскрипывала под порывами прохладного утреннего ветерка.

Дойдя до Аурокса, бабушка Зои села, подогнув под себя босые ноги, и обняла его, положив его голову себе на плечо.

Аурокс так и не понял, сколько они так просидели. Он знал лишь, что пока он плакал, она прижимала его к себе и ласково укачивала, монотонно напевая и гладя его по спине в такт биению сердца.

Наконец Аурокс отстранился и отвернулся, сгорая со стыда.

— Нет, дитя, — сказала она, кладя руки ему на плечи и заставляя взглянут себе в глаза. — Прежде чем отвернуться, скажи мне, почему ты плакал?

Аурокс вытер лицо, прочистил горло и юным и, как ему показалось, глупым голосом ответил:

— Потому что мне жаль.

Сильвия Редберд не отвела глаз.

— И? — подсказала она.

Он протяжно выдохнул и признался:

— И потому, что мне одиноко.

Темные глаза Сильвии округлились.

— А совсем не тот, кем кажешься!

— Да. Я монстр Тьмы, чудовище, — согласился он.

Уголки губ Сильвии дернулись вверх.

— Может ли чудовище плакать от горя? Умеет ли Тьма чувствовать одиночество? Думаю, нет!

— Тогда почему я чувствую себя таким глупым оттого, что плачу?

— А ты подумай, — ответила она. — Плакала твоя душа. Ей это было нужно, потому что внутри нее скопились печаль и одиночество. Тебе решать, глупо это или нет. Я же думаю, что искренних слез не стоит стыдиться. — Сильвия Редберд встала и протянула Ауроксу маленькую, обманчиво хрупкую руку. — Идем со мной, дитя! Приглашаю тебя в свой дом!

— Зачем это вам? Вы же видели, как ночью я убил одного Воина и ранил другого. Я мог убить Зои.

Бабушка Редберд склонила голову набок и вгляделась в него.

— А мог ли? Думаю, нет! По крайней мере, мальчик, которого вижу перед собой сейчас, не мог ее убить!

Аурокс почувствовал, как поникли его плечи.

— Но так считаете только вы. Больше никто мне не поверит!

— Ну, тсу-ка-ни-с-ди-на, сейчас здесь с тобой только я. Разве моей веры мало?

Аурокс снова вытер лицо и встал, слегка пошатываясь. Очень осторожно взял ее хрупкую руку:

— Сильвия Редберд, вашей веры вполне достаточно!

Она сжала его руку, улыбнулась и сказала:

— Зови меня бабушкой.

— А что означает слово, которым вы зовете меня, бабушка?

Она улыбнулась.

— Тсу-ка-ни-с-ди-на на языке моего народа означает «бык».

Аурокса бросило в жар, потом в холод.

— То чудовище, в которое я превращаюсь, хуже быка!

— Тогда, возможно, прозвище тсу-ка-ни-с-ди-на частично избавит тебя от ужаса, спящего внутри тебя. Имена хранят в себе силу, дитя!

— Тсу-ка-ни-с-ди-на. Запомню, — кивнул Аурокс.

Все еще неуверенно стоя на ногах, он последовал за волшебной старушкой в маленький домик посреди спящих лавандовых полей. Он был из камня, с приветливой широкой верандой. Бабушка подвела его к мягкому кожаному дивану, вручила сотканное вручную покрывало, чтобы накинуть на плечи, и сказала:

— Я попрошу тебя дать твоему духу отдохнуть.

Аурокс сделал, как она просила, откинувшись на спинку дивана, пока бабушка тихо напевала себе под нос песню, разводила огонь в очаге и кипятила воду для чая. Потом она удалилась в другую комнату и принесла Ауроксу толстовку и мокасины из мягкой кожи.