После завоевания независимости бывшие монархисты, унитаристы и приверженцы бюрократического управления получили название консерваторов и объединялись обычно в консервативную партию. Эта партия в большинстве стран стала наиболее последовательным защитником интересов крупных землевладельцев и католической церкви. Консерваторы были открытыми сторонниками сохранения особых привилегий армии и церкви.

Те круги латифундистов, которые были заинтересованы в торгово-промышленном развитии своих стран, верхушка буржуазии, а также давние противники унитаризма и бюрократической централизации (федералисты) составили ядро либеральной партии. Либералы в XIX в. в Латинской Америке, как правило, не были склонны к радикализму и не стремились к коренному изменению существующего общества. У них были не всегда принципиальные разногласия с консерваторами по отдельным и относительно второстепенным вопросам общественной жизни.

В целом различия между историческими партиями были достаточно условными. Но они становились существенными, когда речь шла о борьбе за государственную власть. Консерваторы и либералы в XIX в. не шли на компромиссы, отвергали политический центризм, безжалостно расправлялись с политическими противниками. Поскольку консерваторы более откровенно выражали интересы господствующей политической элиты, они в XIX в. в целом чаще находились у власти.

В XIX веке латиноамериканская двухпартийная система лишь чисто внешне напоминала свой английский прототип. И консерваторы, и либералы были в это время партиями только в условном смысле. Они не имели какой-либо стройной и прочной организации, а оставались лишь группировками. Их политическое кредо выражалось не в программных документах, а в откровенной ставке на определенного сильного лидера (каудильо), перед которым ставилась цель – захват власти и создание авторитарного режима.

Нередко и сами каудильо, опираясь на собственные вооруженные отряды, делали ставку на одну из двух соперничающих партий. В том случае, если тот или иной каудильо добивался поста президента республики, он рассматривал государственный механизм как свою вотчину и без всяких стеснений назначал на государственные должности своих партийных сторонников, расплачиваясь тем самым за оказанные ему политические услуги. Но и каудильо в борьбе за президентскую власть не полагались только на партийную поддержку.

Сама по себе оппозиционная партия на выборах заведомо не имела шансов на победу. Действующий президент и правящая партия использовали любые средства для того, чтобы не уступить своим политическим противникам государственную власть во время выборов. Они использовали все правовые и неправовые средства давления на избирателей, шли на подкупы, убийства политических противников, на фальсификацию итогов выборов и т. д.

Именно поэтому каудильо делали основную ставку не на выборы и свою «карманную» партию, а на захват власти насильственным путем, прежде всего на государственные перевороты. Трудящиеся массы, низы населения оставались равнодушными к государственным переворотам и к судьбе демократических институтов в целом.

Таким образом, политические партии в XIX в. в латиноамериканских государствах были не инструментом парламентаризма и демократии, а частью специфической системы – каудилизма. Последняя строилась по существу не на конституционно-правовой основе, а на грубой силе, на традициях и на харизматическом авторитете предводителя-каудильо.

Феномен каудилизма неразрывно связан в Латинской Америке с теми исключительными привилегиями, которые сохранила за собой армия еще с эпохи войны за независимость. Авторитарные и диктаторские режимы базировались на милитаризме, который уходил своими корнями в колониальное прошлое, в период борьбы за независимость, когда был высок авторитет военных.

Политическая нестабильность ставила армию в исключительное положение, делала ее часто арбитром в политических конфликтах. Армия не считала себя связанной конституцией. В XIX веке благодаря активному вмешательству армии в политическую жизнь государственные перевороты стали обычным явлением в подавляющем большинстве латиноамериканских республик.

С момента завоевания независимости и до конца XIX в. более ста переворотов в Латинской Америке закончились победой мятежников и свержением старых правительств. Пресловутые латиноамериканские пронунсиаментос были не «революциями», а типичными военными переворотами, сопровождавшимися простой сменой у власти различных фракций правящего блока. Новые каудильо мало что меняли в существующей социальной и политической системе.

Если непредвзято взглянуть на политическую деятельность Уго Чавеса, как предшествовавшую его президентскому правлению, так и во время руководства страной, то можно заметить, что многое, относящееся к каудильо XIX века, можно легко отнести и к Уго Чавесу. Подполковник Уго Чавес до конца жизни гордился своей принадлежностью к касте военных, уделял львиную долю своих трудов поддержке боеспособности венесуэльской армии, на которую он опирался, и которая не раз его поддерживала в трудные дни. Как и многие южноамериканские политики, он начал свою карьеру с попытки вооруженного переворота. А уж в том, что именно от этого сверххаризматичного лидера зависело как настоящее, так и будущее Венесуэлы, наверно мало кто сомневается.

Многое роднит его с и левыми команданте – Фиделем Кастро, Че Геварой, Камило Сьенфуэгосом. Но многое и разнит – например, совместимость радикального левого курса и демократии. В этом он схож с никарагуанскими сандинистами, которые, назначив в 1990 году свободны выборы и проиграв их, не стали цепляться за власть, а передали ее победителю – кандидату от либеральной оппозиции Виолетте Чаморро. (Впрочем, кто знает, если бы в тот момент дело не шло к развалу СССР, отказались бы сандинисты от власти так легко?)

Так или иначе, именно этот факт стал позднее важным моральным аргументом для президента Чавеса в Венесуэле. Когда Чавес говорил, что останется у власти лишь до тех пор, пока сохраняет поддержку избирателей, ему верили не только потому, что хотели верить, но и потому, что его заявления подтверждались опытом Никарагуа[30]. Но проверить эти заявления возможности так и не представилось.

По признанию матери будущего президента, она хотела, чтобы ее сын стал монахом. Но Чавес выбрал военную карьеру. Окончив Академию Министерства обороны, он человек поступил на службу в воздушно-десантные войска. Красный берет венесуэльских ВДВ останется его непременным атрибутом до конца жизни.

В течении всех трех президентских сроков он, без сомнения, активно опирался на армию, более того, его приходу к власти демократическим путем предшествовала попытка государственного переворота. В начале 1980-х годов Уго Чавес становится участником леворадикальной подпольной организации антиправительственной и антиамериканской направленности: в военном училище он вместе с сокурсниками создал организацию под названием «Комакате» («COMACATE»), которая со временем превратилась в Революционное боливарское движение.

В 1992 году Чавес поднял восстание «за социализм и демократию». Армейские колонны под его командованием вошли на улицы Каракаса. Хотя в заговоре приняли участие свыше 1000 солдат, по своей сути путч представлял авантюру. Чавес, подняв восстание, проиграл. Осознав бесперспективность сопротивления, он сам приказал соратникам сложить оружие, дабы избежать ненужных жертв, сдался и взял ответственность за восстание на себя. Выступил с заявлением на правительственном телеканале и призвал своих сторонников отступить. «На данный момент нам не удалось достичь целей, которые мы ставили перед собой» – заявил команданте, давая понять, что отступать он не собирается, а будет и дальше бороться за лучшее будущее для своей страны.