– В светлый день… в праздник… нету нам милости…

– Сами виноваты, прогневали… на корабли тратимся, заморские земли вздумали искать… про свои не думаем…

Попытки спасти святилище стали совсем жалкими. А пламя уже лизало край крыши.

Шерайс, глядя, как гибнет то, что было сутью его жизни, сказал негромко и жалобно:

– А ведь просили же мы денег у короля… Будь храм каменным – не сгорел бы…

Рядом возникла смуглая рожа со сломанным носом, взметнулись черные сальные патлы:

– Что ты сказал, святой человек? Окажи милость, повтори… – И во весь пронзительный голос: – Эй, заткнулись! Жрец Шерайс скажет мудрое слово!..

Ну, тишина перед горящим храмом не воцарилась. Но люди поблизости, как ни странно, замолчали, обернулись к жрецу и нищему.

Шерайс почувствовал, что угодил в нелепую ситуацию. Но промолчать было немыслимо – а косноязычных и тупых жрецов просто не бывает, таких и в ученики не берут!

– Я сказал этому доброму человеку, – с привычным достоинством произнес Шерайс, – что напрасно король отказал городскому жречеству в средствах на возведение каменных храмов. Конечно, правитель обязан думать и о других нуждах страны, в том числе и о строительстве кораблей, но боги – это боги, и я…

Договорить Шерайсу не удалось.

– Слышали? – возопил нищий. – Все слышали, что сказал святой человек?! Это истина! Это знак! «Боги – это боги!» – сказал он, и сами Безымянные говорили его устами! Гнев богов на этом грешном городе!

Толпа откликнулась ропотом ужаса.

– Спасем себя, братья и сестры, спасем семьи свои! – страстно воззвал нищий. – Корабли на верфи – причина бед! Это сама гордыня людская! Из-за них не дано было денег на достойные жилища для Безликих! Докажем же богам, что мы их покорные дети! Огня на проклятые корабли!

– Огня! – взрычала обезумевшая толпа.

– С нами мудрый жрец Шерайс! Наш святой вождь! Он поведет нас на верфи!..

– Шер-р-ра-айс! – выдохнул многоголовый зверь.

Молодой жрец хотел было объяснить, что и не думал подбивать горожан жечь корабли… но никто его не слушал.

Сильные руки подхватили Шерайса. Он испуганно пискнул и понял, что сидит на доске, выдранной из забора. Доска эта плывет по воздуху на уровне плеч беснующейся толпы. И еще Шерайс понял, что одно неосторожное движение – и он сорвется под ноги тем самым людям, что подняли его так высоко. И будет беспощадно затоптан.

Жрец оглянулся, чтобы бросить последний взгляд на свой догорающий храм, от которого его уносила безжалостная толпа. Но сидеть на доске вполоборота – опасно, и бедняга устремил взгляд вперед.

Вцепившись обеими руками в доску и глядя в затылки идущих впереди мятежников, Шерайс изо всех сил старался забыть то, что успел мельком увидеть на оставшейся позади улице.

У порога догорающего храма лежал мальчик, угодивший под сапоги обезумевших взрослых. Длинные волосы, рассыпавшись, закрыли лицо, рука беспомощно откинута в сторону… Рядом валялась опрокинутая корзинка, и толстый серый щенок недоуменно обнюхивал пальцы своего недвижного маленького хозяина…

* * *

Аргосмирские храмы вспыхнули почти одновременно. И повсюду из смятенной, объятой ужасом толпы неслись крики: «Боги гневаются на трех правителей!»

Возле трех святилищ, расположенных в восточной части города, криками дело пока и ограничилось. Вокруг лежали богатые кварталы, от любого из храмов видна была крыша дворца. Пожары были быстро потушены, а народное смятение ослабло и превратилось в шушуканье по углам.

Тем не менее богатые горожане поспешили разойтись по домам, заперли окна и двери, посадили под замок рабов, вооружили наемных слуг и велели охранникам быть начеку. В богатых кварталах знали, что, по каким бы поводам ни буянила чернь, а поджогам и грабежам быть обязательно.

Куда свирепее откликнулась на пожары западная часть города – та, что ближе к морю. Из Бродяжьих Чертогов, из Гнилой Балки, из Рыбачьей Слободки, из небогатых ремесленных кварталов, из матросских портовых притонов хлынула к горящим храмам беднота. Она была горластой, пьяной и злой, она кричала подска– занные кем-то слова про святотатство, она рвалась крушить и драться – все равно что крушить, все равно с кем драться.

Эту злость, ищущую выхода, умело направляли крутящиеся среди толпы подстрекатели. И не один солидный ремесленник или почтенный лавочник, мирно шедший в храм помолиться, вдруг оказывался в центре бешеного людского водоворота и вместе со всеми начинал кричать все азартнее: «Бей! Ломай! Круши!»

* * *

Пламя, бьющее с жертвенника, бросалось на стены храма Того, Кто Повелевает Ветрами. Огромные темные бревна стойко сопротивлялись натиску огня, полыхал только деревянный ларь для подношений. Но искры, вылетевшие в большие окна, хищно вцепились в огромные полотнища, которые, подобно парусам, развевались снаружи.

Храм и сейчас походил на корабль – но корабль гибнущий, из последних сил держащийся на поверхности.

Вокруг вопила, ужасалась и молилась толпа, и была она куда больше того сборища, которое сейчас поднимало на руки испуганного жреца Шерайса. Здесь тоже раздавались выкрики про гнев богов, нищие тоже увеличивали сумятицу. Но люди не рвались жечь корабли (хотя такие предложения и звучали). Ситуацией овладели четверо жрецов. По их приказу те, кто жил неподалеку, бегом притащили ведра. Выстроились две цепочки к колодцу. Люди старательно тушили пламя. Правда, не нашлось смельчака проникнуть внутрь и плеснуть прямо на жертвенник, с которого бил неистовый огненный фонтан…

Шершень, который успел прикинуть расстановку сил, был очень недоволен.

– Ты кого нанял, огрызок? – зло спросил он Айсура. – Не крикуны, рыба снулая!

– Храм-то все равно сгорит! – снизу вверх попытался отвякнуться главарь уличной шайки.

– Мне плевать, сгорит он или нет! Нам надо напустить этот сброд на верфи! Скажи своим доходягам, чтоб погромче орали. А я…

Шершень замолчал, взгляд остановился на белобрысом юнце. Тот вертел головой, высматривая кого-то в толпе. Атаман не сразу узнал его из-за нарядной одежды, но сейчас…

– Видишь вон ту лопоухую жердь?

– В ошейнике? – уточнил Айсур.

– Он самый… Мне надо прижать его в тихом месте. Он, гаденыш, кое-что знает. И это «кое-что» я из него вытряхну.

Айсур не стал задавать лишних вопросов.

– Сделаем. Скажу своим парням.

– Во-во, скажи, а я займусь жрецами…

* * *

Нитха рыбкой сновала в толпе. Страх схлынул, осталось острое душевное возбуждение, горячие иголочки в сердце. Пожар! Сумятица! Крики! Это вам не пыльная скука книжной лавки!

То, что горит храм, а не какой-нибудь склад вяленой рыбы, девочку не особенно волновало. Если боги не могут защитить свое имущество, значит, оно им не так уж и нужно. Гораздо интереснее было волнение человеческого моря, ведра с водой, плывущие по живой цепочке, пронзительные вопли нищих, искаженное отчаянием лицо жреца, который одновременно пытался молиться и командовать тушением пожара.