– Ну и что? – спокойно возразил Феликс. – С тобой хоть поругаться можно. А эта только любит – и все. Скучно.

Собака вырвалась и исчезла во тьме.

– Дуня! – кричал Феликс в темноту и метался. – Дуня! – Потом подошел ко мне, проговорил в панике: – Машка меня отравит…

Через полчаса Дуня откуда-то вынырнула. Феликс ухватил ее за ошейник, и мы вернулись в дом.

– Феликс боялся, что вы его отравите, – сообщила я Маше.

Маша подняла свои глаза-вишни и ответила безо всякой иронии:

– Нет, я бы его, конечно, не отравила. Но если бы Дуня пропала – это несчастье.

Я почему-то смутилась. Я поняла каким-то образом: то, что происходит вне их дома, надо оставлять за дверью, как грязную обувь. Не вносить в дом. Здесь – герметичное пространство, как в самолете. Или стерильная чистота, как в операционной.

Настал день моего отъезда.

Феликс и Маша пришли меня проводить. Феликс извинился, что не сможет поехать в аэропорт. У них с Машей назначен прием к врачу.

– А что случилось? – спросила я.

– Внематочная беременность, – легко объяснил Феликс.

– Как это? – поразилась я.

Маша смотрела перед собой в никуда. Вид у нее был потусторонний. Внематочная беременность – это почти гарантированное бесплодие плюс операция, боль и неизвестность.

– Районный врач определил, – сказал Феликс. – Но мы записались к хорошему специалисту.

– А когда он определил? – не поняла я.

– Вчера.

– О Господи… – выдохнула я.

Еще два дня назад мы танцевали, топотали. А на другой день жизнь Маши перевернулась на 180 градусов, в сторону ночи и черноты. Вот уж действительно: все под Богом ходим…

Феликс заносил мои вещи в такси, давал напутствия по сценарию. Особенно его волновал конец, потому что конец – делу венец. История к концу должна набирать обороты. Может быть, есть смысл убить главного героя, поскольку исторически его миссия как бы кончилась. В новом послеперестроечном времени ему нет места. А с другой стороны, американцы всегда избегают плохих концов. Должен быть свет в конце тоннеля. Хэппи энд. Зритель должен уйти с чувством надежды и справедливости.

Маша стояла чуть поодаль – такая грустная и одинокая. Поведение Феликса на фоне ее трагедии выглядело как предательство. Какой финал, какое кино, когда жизнь рушится. Придуманный герой его волновал больше, чем живая, страдающая Маша.

– Мы опаздываем… – тихо напомнила Маша.

– Ничего, успеем, – отмахнулся Феликс.

Они успели. Феликс оказался прав.

Более того, их жизнь снова повернулась на 180 градусов, лицом к солнцу и счастью. Беременность оказалась нормальной. И даже определялись сроки: шесть недель. Это значило, что через семь с половиной месяцев у них должен появиться ребенок. Первый. А через какое-то время – второй.

Какое счастье… Боже мой, какое счастье… Бог погрозил Маше пальцем, но не наказал. Бог добрый. И жизнь тоже – с хэппи эндом, как американское кино.

Маша и Феликс возвращались от врача с чувством надежды и справедливости. А главное – тишина в душе. Они шли тихим шагом, чтобы не расплескать тишину и глубокую удовлетворенность. По дороге купили молодую морковь и антоновку. Для витаминов. Теперь они ничего не делали просто так: все для ребенка. Маша была вместилищем главного сокровища. Иногда Феликсу казалось, что она рискует: поднимает тяжелую сумку или стирает, перегнувшись. Тогда он цепенел от ужаса и искренне жалел, что не может сам выносить своего ребенка.

* * *

Через семь с половиной месяцев родился здоровый мальчик. Назвали Валентин, в честь мамы, сокращенно Валик.

У мальчика были глаза-вишни и белые волосы. Он походил на пастушонка. В нем текла одна четверть еврейской крови. Феликс был далек от человеческой селекции. Люди – не фрукты, и он – не Мичурин. Но присутствие другой, контрастной крови – всегда хорошо. Феликс любил разглагольствовать на эту тему.

Маша отмахивалась, не слушала его измышления. Она очень уставала.

Тем временем Феликс закончил нашу с ним короткометражку. Ему дали снимать большое кино.

Жизнь, как корабль, – выходила в большие воды.

Феликсу в ту пору было тридцать пять лет. Маше – двадцать восемь. Впереди – долгая счастливая жизнь.

Прошлое Феликса опустилось в глубину его памяти. Но не забылось. Феликс знал, что никогда и ни при каких обстоятельствах он не бросит своего сына. Он не желал никому, а тем более сыну пережить то, что когда-то пережил сам: отсутствие мужчины в доме, постоянное ощущение своей неполноценности, нищету, комплексы бедности, боль за маму, ее зрелые страдания, женское унижение и то, как эта боль отдавалась в душе мальчика. В результате всего – низкая самооценка. Они с мамой – неполная семья, как кастрюля без крышки, как дверь без ручки. И для того чтобы поднять самооценку, Феликс барахтался, цеплялся, и в результате к тридцати пяти годам выплыл в большие воды. Его жизнь – как большой корабль, на котором играет музыка и слышен детский смех.

Все случилось через пять лет, когда Феликсу исполнилось сорок, а Маше – тридцать три. Грянул гром с ясного неба.

Этот гром назывался Нина. Редактор его последнего фильма.

Они постоянно разговаривали. Феликс не приставал к Нине – не до того. Были дела поважнее: сценарий. Нина считала, что сценарий не готов. Его надо выстраивать. Главное – это причинно-следственные связи. Что происходит на экране и ПОЧЕМУ?

Феликса тянуло на поиск новых форм, на авангард. А Нина считала, что все это мура и провинция. Должна быть чеховская простота. Сюжет: проститутка встречает офицера. Он переворачивает ее представления о жизни. А она сеет сомнения в его идеи и устои.

Почему он с ней пошел? Совершенно непонятно. Он не тот человек, который пойдет с проституткой. Значит – надо придумать. Сценарий – это фундамент и каркас. Если не сцеплено – все повалится.

Феликс и Нина все время разговаривали, проговаривали, мяли, разминали. Они встречались утром на работе. Время летело незаметно. Вместе обедали в буфете – и не замечали, что ели. После работы расходились по домам, и Феликс звонил из дома. Феликсу казалось, что без Нины он беспомощен, как ребенок без матери. Если она его бросит – он не сможет двинуться вперед ни на сантиметр. Он вообще не понимал: а где она была раньше? Оказывается, была… Странно.

Наконец сценарий готов. Все ясно, почему героиня занимается проституцией. Почему офицер с ней пошел. И за всем этим – разрушенная страна и трагедия маленького человека, потерявшего почву под ногами.

После сценария – актерские пробы. Феликс и Нина делали это вместе. Репетировали, просматривали материал. Феликс чувствовал себя увереннее, когда Нина находилась рядом – невысокая, строгая, как учительница. Феликс мучился, метался, сомневался. А Нина – все знала и понимала, как истина в последней инстанции. Они были как лед и пламень. Один только пламень все сожжет. Лед – все заморозит. А вместе они пробирались вперед, связанные одной цепью.