Путь к этому уютному парадному был мучителен и долог. От Теплице Фернандес двигался к Праге с обозом беженцев-чехов. Им были безразличны, да и неизвестны, меморандумы, ультиматумы, протесты, проекты, решающие судьбу их земли. Но они уходили, гонимые террором, насилием, страхом. Фернандеса взяли на крестьянскую телегу. Ему в бок упирался носик большого семейного кофейника — никак не убирался в лубяной ларь. Фернандес рассказывал про себя крестьянам, что едет с курорта, какое уж там лечение, уцелеть бы… «Хорошо Дорну, — думал порой Фернандес, — сидит себе столько лет на одном месте, обрастает связями, с каждым годом видится окружающим все достоверней. А тут… Вечный маскарад!»

И вот теперь — как представиться пожилой пани? Кем? Пациентом? Старым другом? А если пани знает в лицо всех старых друзей своего племянника?

— Я беженец из Хомутова, — наконец сказал Фернандес. — Последний раз с паном Гофманом мы встречались в Севилье…

Пожилая женщина глянула еще недоверчивее, почти со страхом, пробормотала: «О… Севилья… Конечно…» — но в дом все же пригласила, и они пошли по крутой лестнице, обвившей резной деревянный столб, в мезонин. Она предложила присесть в маленькой гостиной, заставленной мягкой мебелью в холщовых чехлах, и суетливыми шажками пошла дальше в глубь комнат. Наконец раздались мужские шаги.

Фернандес резко поднялся навстречу Гофману, быстро проговорил:

— Чтобы встретиться с вами, я проехал от Усти над Лабем до Пардубице.

Гофман вдруг безвольно привалился к дверному косяку. Подумал в отчаянии: «Значит, неделю назад я доверился чужому».

— Я ждал вас в Кладно, — медленно, выговаривая каждое слово, произнес Гофман отзыв. Сделал несколько шагов, сел в кресло и обхватил руками голову.

— Что-то случилось, пан Гофман?

Фернандес, ведь вы пришли, чтобы спросить меня о Дорне? А я уже раскрылся другому, видно, совершенно другому человеку…

— Он угрожал вам, вас шантажировал?

— Ни в коем случае. А я забыл предупреждение фрекен Ловитц — любая наша встреча должна начинаться с пароля и отзыва. Тот человек сказал о себе, что он старый приятель Дорна. Потом он назвал имя Ингрид ван Ловитц. Это моя пациентка, женщина, к которой я испытываю огромное почтение. Тот человек рассказывал о ней, говорил, как она страдает. Я представил себе на минуту: вот, были много лет рядом два человека, в чужом мире, в чужих странах — один поддерживал другого, спасал от бед, отводил вражью руку. И вдруг. Один из них исчез. Может быть, навсегда. Что же ждет другого? Жуткое одиночество, тревога, потом страх и отчаяние, непредсказуемость будущего. Первой моей мыслью было направиться в Лондон. Крюндер сказал, что Ингрид там…

— Кто, кто сказал?

— Крюндер, барон Крюндер сказал мне: «Надо искать Дорна. А чтобы найти его, необходимо выйти на националистов».

— А вы знаете, доктор, что Крюндер — это штурмфюрер СС Фриц Дост? Он действительно работал с Дорном. Но они не друзья, не могут быть друзьями. Рассказывайте, доктор… Рассказывайте… — Фернандес устало опустил веки. Неужели все его мытарства напрасны? Неужели он опоздал и Дорна уже не выручить? — Вы сказали Досту, на кого работает Дорн?

— На кого работает Дорн? — повторил Гофман. — А на кого? В конце концов… Он помог мне, он пытался помочь чешскому делу. Было бы бестактно с моей стороны заглядывать слишком далеко.

Гофман сокрушенно закрутил головой.

— Ну и что дальше? — с нажимом спросил Фернандес. — К кому вы направили Крюндера?

— К Иржи Крауху. Это человек Генлейна, он держит связь со всеми сомнительными организациями, которые сейчас стараются развалить наше государство.

«Кажется, он все-таки не провалил Дорна, — зло думал Фернандес. — Но если немцы пойдут по следу Дорна, как бы они не выскочили на что-то, что может его провалить. Я должен упредить немцев, обогнать Доста!»

— Иржи Краух — мой однокашник, — все говорил Гофман. — Он был горным спасателем в Крконошах, очень мужественный человек. Мне не раз приходилось видеть, как он рисковал жизнью. Мы всегда были дружны, несмотря на разность политических убеждений. Что поделаешь, у него другой взгляд на будущее немцев, живущих в Судетах. Сейчас он один из ближайших сотрудников Генлейна. Кстати, Генлейна я тоже хорошо знаю, по тем временам, когда он служил инструктором лечебной гимнастики в Карлових Варях.

— Где теперь Дост, куда его направил ваш Краух? — резко спросил Фернандес. Его испугали откровения Гофмана.

— В Ужгород, к Волошину.

На фронтоне губернаторского дома рядом с трехцветным чехословацким флагом какие-то люди укрепляли древко с желто-голубым полотнищем.

Англо-французский ультиматум, расплывчатый ответ на него пражского правительства сорвали клапаны — в Карпатском крае разгулялось двоевластие. Еще не уехал из Ужгорода чешский губернатор, военная комендатура продолжала мобилизацию русин, галичан, гуцулов, украинцев в чехословацкую армию, а в премьеры будущей самостоятельной Карпатской Руси уже изо всех сил лез униатский священник Августин Волошин. Главарь националистской фашистской партии, забыв о налагаемом саном смирении, не уступал Генлейну в активности, так же нагло разваливал Чехословакию, так же нагло требовал мифических прав и свобод. В острой конкурентной борьбе с фюрером местных хортистов Фенциком Волошин рассчитывал на протекцию Берлина и на помощь Варшавы, а больше всего — на силовую поддержку боевиков националистического легиона по образцу генлейновского. Волошинские боевики именовали себя казаками «Карпатской сечи». Они расхаживали по улицам Ужгорода, Мукачева, Хуста в полувоенном обмундировании, смушковых шапках, готовые в любой момент устроить драку с полицией, разгромить еврейскую лавочку, поджечь чешский дом.

Трое «сечевиков» прохаживались у губернаторского дома, им представлялось — несут караул. Они с интересом посматривали на Фернандеса. Кто, откуда и зачем?

К губернаторскому дому подкатил помятый «фиат». Из него вышел толстяк в котелке, клетчатой паре, с толстым кожаным портфелем в руках. «Сечевики» в мазеповках суетливо по-штатски раскланялись. Это был не кто-нибудь, а сам мебельный фабрикант Галущак! «Торопится вершить государственные дела, — подумал Фернандес, — но ему придется чуть обождать». Фернандес второй день высматривал Галущака и считал, что их встреча должна пройти один на один в обстановке официальной.

Медленно, значительно ступил Галущак на первую ступеньку губернаторского дома, вскинул голову, шаг придержал, будто поклонился желто-голубому флагу. Фернандес преградил ему дорогу. Краем глаза заметил — трое в мазеповках насторожились.

— Честь имею, — Фернандес заговорил по-немецки, приподнял новую мягкую шляпу. — Моя фамилия Стеншельд. Представляю фирму «Семья Дорн» — шведская древесина, фанера, картон. Швеция — Стурлиен, Великобритания — Лондон, Германия — Берлин…

— Что-что? — от неожиданности отпрянул Галущак. — Не понял…