Есть такой заезженный глагол — «нагнетать». Но, кажется, нет другого обозначения предвыборному настроению — власть действительно нагнетает, и те предвыборные слухи, которых, думаю, на этой неделе будет еще достаточно, превращают достаточно бессмысленную избирательную процедуру, к которой допущены только стерильно лояльные Кремлю партии, в какое-то важное историческое событие. Хотя, конечно, нет ничего исторического и важного в этой скоморошьей процедуре, которая назначена на воскресенье.

У нас как-то слишком мифологизированы девяностые, мы все очень любим о них вспоминать, но почему-то не вспоминаем о том, что власть в России никогда не менялась в результате выборов. Даже Ельцин, о котором сегодня почему-то принято вспоминать как о бунтаре, выигравшем первые свободные президентские выборы, участвовал в президентских выборах 1991 года уже будучи главой Российской Федерации, пусть и достаточно аморфной. И, кстати, точно так же, как Путин, всегда уклонялся от прямой дискуссии с оппонентами, не участвовал ни в одних предвыборных дебатах. По сравнению с нашими временами выборы двадцатилетней давности, может быть, и смотрятся верхом свободного волеизъявления, но и они, строго говоря, были так себе демократической процедурой.

Другое дело, что после 1991 года каждые последующие выборы по сравнению с предыдущими были больше похожи на профанацию, но почему-то о каждых выборах нам говорили, что именно они — судьбоносные, поворотные и так далее. И я даже не говорю о президентских выборах 1996 года или парламентских 1999-го — вспомните прошлые выборы в Госдуму четыре года назад, когда «Единая Россия» со своим «планом Путина» вела себя так, будто враг стоит у ворот, и выбираем мы не эту Госдуму, а буквально отвечаем на вопрос «Жизнь или смерть?»

История постсоветских предвыборных кампаний — это как знаменитая рукопись композитора Листа, на разных страницах которой было написано «быстро», «быстрее», «еще быстрее», «быстро, как только возможно», а потом — «еще быстрее». Глагол «нагнетать» действительно слишком заезжен, но уже очевидно, что другого глагола, который описывал бы русские выборы, просто нет. Мне кажется, эту систему победит тот, кто сумеет остановить это вечное нагнетание. Ну, или оно само дойдет до предела, и тогда — кстати, а что будет тогда, об этом кто-нибудь думал? Вот эти кремлевские нагнетатели — они об этом, интересно, думают?

25 ноября 2011. «История повторяется в виде фарса», — эта поговорка слишком заезжена, но кто виноват, что она исправно работает? Чтобы был понятен свежий пример, предлагаю вспомнить одно пятнадцатилетней давности событие. Мемуаристы, имевшие отношение к ельцинскому Кремлю, любят о нем вспоминать, потому что это действительно была серьезная драма. Весной 1996 года, когда по всем опросам Борис Ельцин очень сильно отставал от Геннадия Зюганова, часть президентской команды во главе с шефом охраны Ельцина генералом Коржаковым не верила, что Ельцин может выиграть выборы. И когда Госдума, которую контролировали тогда коммунисты, подставилась, внезапно денонсировав Беловежские соглашения (практического смысла в этом не было никакого, но как политический жест с точки зрения зюгановских избирателей это смотрелось красиво), Коржаков предложил распустить Госдуму, запретить КПРФ и отменить выборы. Говорят, Ельцин против такого варианта не возражал, и история вполне могла пойти совсем по-другому, если бы Ельцина не отговорили начальник его предвыборного штаба Анатолий Чубайс и дочь Татьяна, которые как-то сумели доказать ему, что выигранные выборы — это лучше, чем государственный переворот. Как именно были выиграны выборы, конечно, все помнят, но это уже совсем другая драма.

Так вот, оказывается, три года назад похожие дискуссии снова шли в Кремле и около. «Думаю, что будет уместно сегодня приоткрыть нашу внутреннюю кухню», — сказал Путин, и мы узнали, что в 2008 году «часть членов правительства» в связи с экономическим кризисом предлагала приостановить полномочия Госдумы, чтобы правительство в зависимости от положения в экономике могло действовать с полностью развязанными руками. То есть всерьез обсуждалось что-то вроде государственного переворота. Если верить Путину, в роли Чубайса и Татьяны Дьяченко на этот раз выступил спикер Госдумы Борис Грызлов, который сумел убедить Путина, что нарушать закон необязательно, я процитирую: «Вы настояли на том, что нужно действовать в рамках законодательства, оставить парламенту то, что ему принадлежит по закону, и тогда вы мне сказали, — говорит Путин Грызлову, — что мы вам обещаем, мы будем принимать эти решения быстро и ничего не затянем».

То есть главным аргументом против неконституционного решения оказалось то, что Госдума и так полностью подконтрольна исполнительной власти. Если бы у них не было Грызлова с его послушной фракцией, они распустили бы парламент и совершенно по этому поводу не комплексовали бы.

Путин с Грызловым теперь открыто об этом рассказывают, и нам остается только поблагодарить их за это — спасибо, что не поддались искушению и сохранили Конституцию, парламентаризм и священный принцип разделения властей. Я не знаю, как ставится смайлик, когда говоришь по радио, но после словосочетания «разделение властей» я бы поставил десять смайликов.

23 ноября 2011. На Байкальском ЦБК я был в прошлом году, и местные экологи показывали мне памятник, который они поставили недалеко от въезда на комбинат. Памятник достаточно забавный — большой камень, к которому привинчена металлическая табличка с цитатами Владимира Путина, в разное время обещавшего закрыть комбинат и обеспечить его сотрудников рабочими местами. Цитат было много, какие-то слова читались отчетливо, какие-то — не очень, не хватало букв. Экологи объяснили, что букв не хватает, потому что вскоре после установки этого памятника какие-то добрые люди обстреляли его из автоматического оружия — то ли просто из озорства, то ли из желания показать, чем может быть чревата антикомбинатовская активность. Если этот памятник до сих пор там стоит, самое время добавить к выгравированным на табличке цитатам свежие высказывания Путина о «внедрении экологически чистых технологий» и «сохранении рабочих мест».

История Байкальского комбината — это всероссийская сказка про белого бычка, и от этой сказочной интонации не может отделаться и сам Путин, снова процитирую: «комбинат то закрывался, то открывался, и проблема непростая, потому что там люди работают». Тот памятник с цитатами — он, в общем, тоже вполне былинный: налево пойдешь — Байкал погубишь, направо пойдешь — жди социального взрыва. Дискуссии о выборе между экологией и рабочими местами ведутся уже много лет, и вряд ли тот же Путин решится когда-нибудь сделать этот выбор.

Если бы на месте Путина был кто-нибудь из «Гринписа», выбор бы, конечно, был сделан немедленно — комбинат закрыть, людей распустить по домам. Экологи, занимающиеся Байкалом, любят говорить о неисчерпаемом туристическом потенциале озера — это, конечно, правда. Но что нужно сделать, чтобы депрессивный город Байкальск стал модным курортом, не знает, наверное, вообще никто на свете. Байкальск, кстати, город не только депрессивный, но и невероятно вонючий. Запах мокрого картона, которым пахнет целлюлоза — это главная достопримечательность города, озеро Байкал — на втором месте. А на третьем, кстати, клубника. Местные огородники удобряют клубничные грядки отходами с ЦБК, и эти отходы обеспечивают какие-то гигантские клубничные урожаи, которые потом развозятся по всей Сибири. Клубника наверняка тоже не вполне экологически чистая, но не будет комбината, не будет и ее.