Фиби ответила не сразу, словно прикидывала, уместно ли тут это слово, и отвергла его, как строгий лексикограф.

– Нет, – отвечала она, – я себя не помню.

– Поставь опыт. Вспомни, как тебя зовут.

– Ах, не говори глупостей! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Только бы Космо не рассердился! Я же не девочка, мне под пятьдесят. Все-таки странно…

– Ты что, поступаешь в мюзик-холл?

– Конечно, нет! Я выхожу замуж.

Трубка задрожала в правой руке графа, сигара – в левой. Да, это сенсация. Любая газета поместит на первой полосе.

– Неужели решился? – воскликнул он. – Неужели ты будешь леди Пизмарч?

– Миссис Пизмарч.

– На какое-то время. Такой человек не сегодня – завтра станет сэром или пэром. Дорогая моя, вот это новость! Лучше людей, чем он, просто нету. Знаешь, что сказал Сын Сирахов? Ах ты, забыл, но что-то хорошее.

[Фиби рассказывает, как Пизмарч сделал ей предложение. Потом лорд Икенхем беседует с ним самим, значительно запутывая интригу, и, наконец, видит, что к дому подъехала машина, а из нее вышла Барбара Кроу.]

Вероятно, лорд Икенхем глубоко бы обиделся, если бы кто-нибудь предположил, что при каких бы то ни было обстоятельствах мнение его совпадет с мнением Космо, но, как и тот, сразу подумал: «Нет, только дурак упустит такую женщину!» В спортивном костюме, в зеленой шляпке, она выглядела еще лучше, чем обычно, а улыбка, с которой она его окликнула, просто согревала сердце.

– Фредди! – удивилась она. – Ты-то что здесь делаешь?

– Гощу у крестника, пока жена в Шотландии, – объяснил граф. – А ты?

– Приехала к Уиздому насчет телевидения. Кроме того, заберу старшего Сэксби, младший боится, не упал ли он в озеро. Тут что-то вроде гостиницы?

– Мой крестник берет постояльцев.

– Тогда я сниму комнату.

– Прекрасно. Нам надо с тобой поговорить. Сядем пока вон под тем деревом. Я уж надеялся, увидев тебя, – прибавил он, усевшись в кресло, – что ты приехала к Бифштексу.

Барбара выпрямилась:

– К Раймонду? Разве он здесь?

– Да, в другом доме, за озером. Если хочешь, мы к нему зайдем. Сейчас он занят, но ты как раз причешешься, умоешься.

Барбара, до сих – веселая, стала печальной.

– Это не совсем удобно.

– Почему?

– Он подумает, что я за ним гоняюсь.

– Конечно. И очень хорошо. Немного оживет, подбодрится. Скажет себе: «Смотри-ка! Я думал, все пропало, а она за мной гоняется». Отсюда до прежних отношений – один шаг. Почему ты так горько хмыкаешь?

– Тебе не кажется, что это смешно?

– Нет, не кажется. А что именно?

– Мысль о том, что Раймонд мной интересуется.

– Дорогая моя, он тебя обожает!

– Чепуха какая! Он ни разу не пришел, не писал, не звонил… ну, с тех пор.

– Естественно! Видимо, ты не понимаешь, какой он тонкий. В суде он рвет на куски свидетелей – и ты говоришь себе: «М-да, крутоват!», не ведая о том, что на самом деле – что это такое нежное? А, фиалки! Так вот, на самом деле он – истинная фиалка, не то что, скажем, я. Всякий раз, когда Джейн со мной ссорилась, я вынуждал ее к миру зверскими угрозами, но одно дело – я, другое – Бифштекс. Деликатность, вот его суть. Когда ты его отвергла, он решил, что тебе не нужен. Страдал, как не знаю кто, но терпел. Должен бы знать, что любовным размолвкам – грош цена. Опять ты горько фыркаешь? Что тебя рассмешило?

– Ты сказал «любовным размолвкам».

– Так их обычно именуют. А что же это еще?

– Буря. Битва, если хочешь. Я назвала его надутым чучелом!

– Что ж тут такого? Он и сам знает, что он – надутое чучело.

Барбара вспыхнула:

– Ничего подобного! Он – ягненок.

– Кто?!

– Самый кроткий из людей.

– Ты подумала, что говоришь?

– Да, Фредерик Алтамонт Корнуоллис, подумала.

Лорд Икенхем удовлетворенно кивнул:

– Так я и знал, любовь не угасла! Угасла?

– Нет.

– Стоит ему мигнуть, и ты пойдешь за ним на край света?

– Да.

– Ну ничего, он сам туда не пойдет. Что ж, моя дорогая, превосходно! Если ты чувствуешь именно так, скоро все уладится. Я не был уверен в тебе, про него-то я знал. Просто надоело – закроет лицо руками и стонет: «Барби, Барби!»

– Он называл меня «Бэби».

– Кто, Бифштекс?

– Да.

– Ты не спутала?

– Нет.

– Что ж, тебе виднее. Значит, он стонет «Бэби, Бэби…» Не в том дело, главное – стонет. Словом, все в порядке.

– Да?

– Да. Вас очень легко помирить.

– А по-моему – трудно.

– В чем же трудность?

– В том, мой дорогой, что он твердо решил жить вместе с Фиби.

– Он хочет, чтобы она жила с вами?

– Вот именно. Есть в нем какая-то мелочность, вечно он экономит… Наверное, в молодости привык, ему ведь приходилось нелегко, пока он не набрал силу. Я сказала, чтобы он давал Фиби по две тысячи в год, пусть снимает квартиру в Кенсингтоне или виллу в Борнмуте, а он – ни в какую. Слово за слово… Ты теряешь терпение?

– Практически – нет. Я человек покладистый.

– Завидую. Если меня довести, я царапаюсь и кусаюсь. Как затвердил: «Будем разумны», или там «Ты пойми, я не миллионер» – ну, не могу! Назвала его надутым чучелом… Да? Почему теперь ты горько фыркаешь?

– Ты выбрала неудачные слова. Где мрак, где горечь? Я мирно веселюсь. Так это, знаешь, мелодично и заразительно хихикаю. Смешно, когда люди фантазируют, как сказал бы Альберт Пизмарч, – и зря.

– Зря?

– Конечно.

– Твоими бы устами… А кто такой Пизмарч?

– Мой близкий друг. Рассказать о нем все – приключения на суше и на море, любимое блюдо, перспективы – сейчас не могу, слишком долго. К данному случаю относится лишь то, что он женится на Фиби.

– Что!

– Да-да, женится. По-видимому, ты хочешь вскричать: «Чтоб меня ангелы драли!» Именно это восклицает он под воздействием сильных чувств.

– Женится на Фиби?

– А что такого?

– Ну, не всякий решится. Кто этот скромный герой?

– Дворецкий Бифштекса. Конечно, теперь – бывший.

– Фиби выходит за дворецкого?

– Должен же кто-нибудь, а то они вымрут. Берт намного лучше покойного Алджернона. Да? Ты что-то сказала?