– Разбой, ты сколько сегодня в кассу сдал? – спрашивал Гейс.

– Тридцатку, – виновато отвечал Разбоев.

– И на тридцатку ты хочешь выпить и закусить?

Били в ухо, не по злобе. Но брагой делились. Иначе нельзя.

Но сколько бы Разбоев ни пил, перед его глазами постоянно вставала Мариша. Потом, когда образ ее стал стираться, ее место заняла какая-то раздетая женщина, и в воображении Разбоева, где он был здоров, силен, хорошо одет и при деньгах, она всегда готова была с ним переспать. Минута отдыха – и образ ее, телесно-ажурный, вставал перед ним, как маяк. И он снова чувствовал те позывы в организме, которые не мог перебить даже алкоголь технического состава.

Наступали моменты, когда ему становилось совсем уж невмоготу и он ходил по местам сборищ таких же опущенных лиц, как он, чтобы там по возможности перебиться тем, что есть. Сделав несколько вылазок, он понял, что все, что было доступно, было безобразно и чудовищно, и пыл его, волнующий разум, угасал так же резко, как и рождался. Все, что его интересовало, была либо Мариша, либо нечто похожее на нее. Разбоев вспоминал свои молодые годы с Маришей и ее, золотовласую, поддающуюся каждому его движению. Ни спиртное, ни дневные труды по поиску пропитания не могли удалить это наваждение. Вскоре состояние Разбоева завело его в тупик, и он стал искать места поближе к школам и другим учебным заведениям, дабы была возможность набрать на ночь побольше материала для своей больной фантазии.

Был ли он болен? Кто знает. Всепобеждающая тяга мужчины к женщине нездоровым аспектом существования на этой планете никогда не считалась. Все чаще он стал бывать у ближайшей к своему постоянному месту жительства школе и искать глазами, покуривая в кустах по ту сторону ограды, золотоволосых старшеклассниц. Дважды его гнали охранники, небезосновательно заподозрив в мутном типе с «Примой» в зубах нежелательный для учебного заведения элемент пейзажа.

Боясь усугубить отношения со школьной гвардией, Разбоев к школе больше не подходил и стал искать места, где заподозрить его в нездоровом влечении никто не мог. Поискав, выяснил для себя, что лучшими из таких являются остановки общественного транспорта. Там он и сидел, жадно хватая в объективы своих воспаленных глаз стройные юные ноги, упругие груди, ровные, еще не перекошенные авоськами спины, словом, всех тех, кто хотя бы отдаленно напоминал ему юную Маришу.

Состояние его улучшалось, похмелье уходило, как после стакана разбавленного спирта, и он отдавался в плен своим фантазиям. И не случалось еще ни разу, чтобы та, кого он выбирал, ему в этих фантазиях отказала. Она делала все, что он требовал, и всякий раз, закончив дело, он выбрасывал ее из своей памяти. Достаточно только выйти на остановку девяносто седьмого маршрута и сесть на лавочку. Перед глазами расстилался лесопарк, и на его фоне мимо Разбоева, дурно пахнущего и неприятного на вид, торопились девочки, которым едва исполнилось семнадцать...

За одной из таких он пошел следом. Было это в начале июля прошлого года. Он сам не понимал, как это случилось. Она выскочила из автобуса, перекинула через плечо сумочку и, цокнув у ограждения каблучками, пропустила мчащийся мимо «Мерседес». Подождала еще секунду и перебежала дорогу. Мельтешение ее стройных ножек взволновало Разбоева с такой силой, что он вскочил с лавочки и пошел следом.

Она шла, мягко отбрасывая в стороны руки, как делают нежнейшие из женщин или самые юные из них, и даже не пыталась посмотреть за спину. Впрочем, Разбоев, чувствующий, как учащается его пульс, мог этого просто не заметить. Она могла услышать сзади шаги, оглянуться и успокоиться. Какой резон страшиться доходяги, убежать от которого можно даже на каблуках? А можно и не убегать. Остановиться, смахнуть с ноги туфлю и врезать мерзавцу «шпилькой» по голове. Говорят, после подобного отпора скоромные желания насильников резко слабеют...

Он тогда еще не был уверен, что сможет догнать ее и завладеть ею. Он тогда просто шел и с пристрастностью физика вычислял процент рентабельности такого предприятия.

По правую и левую руки от тропинки – густые кусты. Надо догнать и ударить по голове, чтобы пресечь попытки неповиновения – он понимал, что схватить поперек туловища и занести жертву в кусты ему вряд ли удастся: он и в лучшие свои годы не обладал атлетическими данными. Теперь же сделать это ему будет просто невозможно. А потому – догнать и ударить. Жертва обмякнет, схватится за голову, и в этот момент ей можно будет нанести еще несколько ударов. Девичья конституция хрупкая... Даже закричать сил не будет... Останется схватить и утянуть в кусты... А там...

А там... Он уже видел, что там будет. Ему не нужна страсть. Черт с ней, этой страстью!.. Не до мести сейчас. Просто хоть раз за эти годы... Снова почувствовать, как это хорошо...

– Тебе что нужно, чмо?!

Разбоев опомнился и ужаснулся тому, что происходит.

Увлеченный желанием, он догнал девушку и схватил ее за руку. И теперь она, резко вырвав ее из цепкой хватки бродяги, смотрела на него совсем не Маришиными глазами. У той в зрачках всегда стояла истома. У этой пылает пожар. Она даже не испугалась.

– Тебе что нужно, чмо?! – повторила она и скользнула ладошкой в сумочку.

Он сглотнул слюну. Ему очень хотелось сказать: «Пойдем со мной», но вдруг поймал нюхом то, что доселе было ему недоступно – свой запах. Он был столь отталкивающим, что Разбоев снова сглотнул и посмотрел на ноги девушки. Ноги! Они были по-прежнему манящими... Сама она не пойдет, в ней много гнева и неприязни. Значит, нужно бить... Следующей ночи наедине с самим собой Разбоев уже просто не выдержит. Ему нужна рядом слабая душа, способная исполнить все его прихоти. А таких у него накопилось столь много, что для их реализации не хватит всех семнадцатилетних Мариш, гуляющих по Москве.

И в этот момент он почувствовал, как в глаза врывается жар, а в ноздри – удушающий, разрывающий их до самого затылка ядовитый газ! Какая боль!.. Светлый образ мгновенно улетучился из его головы, и первой мыслью, занявшей освободившееся место, была мысль о воде.

Следующим очагом возникновения нестерпимой боли была вспышка как раз в том месте, которое... Носок туфли на шпильке, врезавшись в пах Разбоева, вырвал из его легких утробный вой.

– Я сейчас еще пацанов позову, они тебе быстро мозги вправят!..

И среди пожара, пылающего перед глазами, послышалась частая дробь удаляющихся шагов.

Ждать обещанных пацанов-нейрохирургов Разбоев не стал. Стараясь не кричать от разрывающей его душу ненависти, он продирался вслепую сквозь кусты, чтобы удалиться от злополучного места, и вскоре набрел на коммерческий киоск. Женщина средних лет, торгующая в нем сигаретами, сжалилась и подала ему в окошко бутылку воды. Разбоев промыл глаза и впервые проявил себя как мудрый практик, получающий результат после произведенного опыта. Оказывается, глаза, пораженные перечным газом, водой промывать нельзя. Но чтобы понять это, их нужно промыть. Стараясь не попадать более на глаза продавщице, Разбоев пошел вдоль киоска.