Раздавшийся неподалеку прерывистый скулеж был исполнен поистине нелюдской тоски. Ирке даже показалось, что она сама не удержалась и теперь жалуется всему миру на свои страдания. Она с трудом разлепила один глаз и чуть не нос к нос столкнулась с соседским псом. Таких называют кабыздохами – кудлатая помесь ньюфаундленда, волкодава, старого комода и набора напильников (если судить по кривым лапам и жутковатым зубам). Обычно при виде Ирки кабыздох молча убирался в свою будку, всей спиной изображая, что не видит ее и даже не подозревает о ее существовании. Соображал, что странная соседка ему не по зубам, но и делать «собачий реверанс» с заправленным между задних лап хвостом, положенный при встрече с сильнейшим, явно не желал.

Сейчас пес стоял, вытянувшись в струнку и опираясь здоровенными, как блюдца, лохматыми лапами на калитку, и тихонько, прочувственно скулил, преданно глядя на Ирку влажными черными глазами. Ирка разлепила второй глаз и воззрилась на пса озадаченно. Пес шумно тряхнул ушами, трогательно заглянул Ирке в лицо и просительно заскулил снова.

– Эй, тебе чего? – растерянно пробормотала девчонка и… не выдержав молящего взгляда, погладила пса по черному носу.

Обычно мрачный кабыздох по-щенячьи взвизгнул и всей мордой ткнулся Ирке в ладонь. Замер, шумно дыша от счастья и щекоча пальцы теплым дыханием.

– С чего вдруг такая любовь? – все еще озадаченно спросила Ирка, почесывая пса под подбородком.

Пес не ответил, а только с торопливой благодарностью лизнул ласкающую руку.

Ирке невыносимо хотелось вернуться домой и забраться обратно в постель. После этой ночи ей полагается если не медаль «За спасение в луже утопающих и ножиком зарезанных», так хотя бы возможность пропустить контрольную по алгебре! Ох она сегодня насчитает!

– Ирочка, а що ты там робыш? – с приторной ласковостью нацелившегося на жирного поросеночка волка из сказки спросил из школьного рюкзака бабкин голос. – А пидийды-ко сюды, люба моя дивчинка, це твоя ба-абушка!

Ноги у Ирки разъехались на обледенелой дороге, она судорожно заскребла подошвами и завертела руками, пытаясь одновременно сохранить равновесие и сдернуть рюкзак с плеча.

– Ну шо ты там возишься, шо ж ты за копуша така, возиться вона и возиться! – с умеренным раздражением выступила невидимая бабка.

Ирка плюхнула рюкзак на лед, присела на корточки и принялась лихорадочно дергать «молнии» кармашков.

– Що за дытына така, я не знаю! Ну чи есть у ций дытыни хоч якись розум, скажить мени, добри люды! – возопил рюкзак. Сосед, поднимавшийся по дорожке следом за Иркой, испуганно шарахнулся в сторону, едва не впилявшись в ближайший забор.

Наконец-то! Ирка запустила руку в карман рюкзака – конечно, последний из всех – и… плюх! Уронила! Проклятье, уронила!

– Тому що руки в тэбэ з задницы растут – ось и маешь! – с глубоким удовлетворением сообщил лежащий на земле мобильник. Бабкиным голосом.

Ирка цапнула развыступавшийся аппарат и нажала кнопку. Теперь Танькина идея поставить рингтоном на бабкины звонки бабкин же голос вовсе не казалась Ирке гениальной. Тем более что первую фразу Танька попросила бабку наговорить, а все остальное записала через пять минут, когда бабка выражала свое недовольство качеством сваренного Иркой борща.

– Ну? – уже в трубке раздался бабкин голос. – И чего ж ты телефон не берешь, колы ридна бабка тэбэ дзвоныть? Спишь, мабуть?

– Да с чего б это я спала? – отчаянным усилием воли подавляя зевок, пробормотала Ирка.

– А тому, що бабка поихала, ось ты й хозяйнуешь! – немедленно сообщила бабка. – Небось з подружкою своею ночь-полночь швендяешь!

Ирка едва не подавилась.

– Ничего я не… Я в школу иду! – выпалила она.

– А чем докажешь? – подозрительно спросила бабка.

– Не знаю я, чем доказывать, – Ирка снова взвалила на спину рюкзак и направилась по круто забирающей вверх дорожке мимо развалившихся хат старой городской балки. Вслед ей раздался разочарованный полувздох, полувой. Ирка повернулась, помахав рукой тоскливо глядящему на нее поверх калитки псу. Ноги у нее немедленно разъехались, и она плюхнулась на бугристый лед грунтовки. – Вот только что со всего маху на попу села, – потирая ушибленное место, буркнула она. – Чтоб тут пройти, за забор держаться надо, а у меня руки заняты – тобой, между прочим!

– А ты не фордыбачься, – неожиданно мирно сказала бабка. – Я тэбэ ро́стю – я за тэбэ отвечаю, я за тэбэ отвечаю – я тэбэ проверяю, я тэбэ проверяю – я тэбэ дзвоню! Радоваться должна – ось у нас тут в санатории зовсим одинокие старушки есть, за счастье бы почли, щоб им хочь хтось подзвоныв, а у тэбэ все ж таки ридна бабка!

– Как тебе там отдыхается? – слабым голосом выдавила Ирка – то, что ее зачислили в «одинокие старушки», добило девчонку окончательно. Спотыкающейся походкой умученного некромантами зомби Ирка поднималась все выше и выше – мимо глухих заборов свежепостроенных особняков, – выбираясь к шумному проспекту.

– Ой, та ци ж врачи, та ще и медсестры, таки жадибни, ну таки – у-у-у! Не пансионат – цыганский табор, так в руки и глядят, за що б гроши з бидных старушек узяты! Та я им швидко поясныла – якщо мени вже далы путевку, так воны мени за цю путевку должны усе и ще бильше! Ну так вже захекалася – усю горлянку сорвала, покы цих нахаб на место поставила! – начала бабка – судя по довольному голосу, если б ее лишили возможности поставить санаторских «нахаб» на место, бабка считала бы отдых несостоявшимся.

Устало вздохнув, Ирка наконец захлопнула мобильник.

– Хортица!

От раздавшегося за спиной пронзительного голоса в Иркиной несчастной, измученной бессонной ночью голове что-то глухо бомкнуло, и в затылке полыхнуло нестерпимой болью – точно туда раскаленный штырь вогнали. Над ней возвышалась «классная» Екатерина Семеновна, в просторечье именуемая Бабой Катей, в черном зимнем пальто фасона «прощай, молодость» и с шерстяным блином берета на коротких крашеных завитках.

– Опаздываешь, Хортица?! – торжествующе ухнула Баба Катя.

– Вроде, пока нет, – поднеся запястье с часами к самым глазам, несколько неуверенно откликнулась Ирка. Умение разбирать время вдруг куда-то делось, оставив лишь понимание, что время – спа-ать!

– Рот прикрывай, зеваешь во всю пасть! – прикрикнула на нее Баба Катя. – С собаками таскаешься, и это когда в школе – комиссия из министерства!

– С какими еще… – Ирка обернулась. Дворняжки – одна крупная, с печальными черными глазами и отвисшими сосками многодетной мамаши, вторая, наоборот, мелкая, всклокоченная, хвост бубликом. Видно, они давно шли за Иркой по пятам и теперь терпеливо стояли у ее ног, заглядывая в лицо и ожидая невесть чего.

– Это не мои… – смущенно пробормотала Ирка. – Увязались, наверное, – и она снова зевнула, аж зубами клацнула, растерянно поскреблась за ухом и тут же смущенно спрятала руки за спину. Осторожней надо быть, а то так и залаять недолго!