– Вон они, сосны, на том берегу, – объявил Квак. – Можно здесь перебраться, – добавил он и помог мышонку с отцом спуститься по склону на лёд. – Множество рек у судьбы… – начал было он, но так и не успел закончить фразу. Неслышно взмахнули крылья, дунул холодный ветер, и гадальщик взвился в небо над ручьём в когтях филиновой жёнушки. Отца и сына сбило с ног порывом ветра, но они услыхали, как где-то неподалёку со звоном упала на лёд Квакова монета. – Удачи! – донёсся до мышат глуховатый, печальный голос их друга и дядюшки, и гадальщик исчез из виду с последним лучом луны.

Лишь на рассвете Крысий Хват добрался до лощины, где разыгралось сражение. Он ступал медленно и тяжко, позвякивая на ходу, ибо соорудил себе доспехи из двух консервных банок. Как ни страшили его отравленные копья, но вырвать свою законную добычу из лап землероек было важнее. Слониха тащилась позади, увязая в снегу. Взгляд её единственного глаза жёг Крысьему Хвату спину, словно только ненависть и заставляла крутиться её проржавевшие шестерёнки.

Продираясь сквозь частокол копий, Хват бродил между рядами безмолвных мертвецов и ругался себе под нос: от заводяшек и лягушки не осталось ни следа, ни клочка. Убедившись, что живых землероек поблизости тоже нет, он сбросил доспехи, оправил свой шёлковый халат и попытался обмозговать ситуацию.

– Ну что ж, – сказал он себе, – раз уж я зашёл так далеко, почему бы не пойти ещё дальше? Кто бы мог подумать, что они столько продержатся?! Ах, какое же будет облегчение наконец их расколошматить! – Философски вздохнув, он перекусил чем побрезговали ласки, загрузил слонихины бумажные мешки запасами в дорогу и снова встал на след.

Солнце уже взошло, и торчащие из снега копья, как гномоны, отмечали тенями первые часы утра, когда над полем битвы закружилась сойка-репортёрша.

– ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ! – громогласно объявила она. – НОЧНОЕ СРАЖЕНИЕ НА ГРАНИЦЕ ЛУГА ЗАВЕРШИЛОСЬ… ЗАВЕРШИЛОСЬ… – Сойка осеклась и спустилась пониже, пытаясь разобраться, кто же вышел победителем. – ПОБЕДОЙ! – заключила она. – ПОБЕДА! ПОБЕДА! ПОБЕДА! – И, повторяя на все лады это сладкое слово, понеслась в суматоху дня.

Позади, на поле битвы, поблёскивали в лучах солнца две консервные банки, и на одной из них трепетал, как знамя, под утренним ветерком обрывок бумаги. «СОБАЧИЙ КОРМ БОНЗО» – виднелась надпись на этикетке, и пятнистый чёрно-белый песик в поварском колпаке улыбался своему двойнику с точно такой же, только поменьше, баночки «БОНЗО», которую он тащил на подносе.

Мышонок с отцом лежали на льду; отец медленно перебирал лапками, пока раскручивалась пружина.

– Мой дядюшка Квак пропал! – плакал мышонок. – Что случилось?

– Филин его унёс – как тех ласок, – объяснил отец. – Наш друг сдержал своё слово – проводил нас, докуда смог. А теперь дороги, предначертанные нам судьбой, разошлись, и мы опять остались одни.

«И один на один с Крысьим Хватом», – не успев договорить, подумал он, ибо понимал, что рано или поздно Хват опять выйдет на след. И снова, как наяву, он увидел эти горящие глаза, снова у него в ушах зазвучал этот вкрадчивый голос: «Отойди, Квак. Твоим дружкам конец».

Но пугать малыша он не стал. До утра отец и сын пролежали молча; ветер доносил до них запах сосен, напоминая о рождественской ёлке, под которой им уже никогда не сплясать.

– Акт первый, сцена первая, – с первыми лучами солнца раскатился над ручьём чей-то скрипучий голос. – Дно пруда: тина, ил, грязь, отбросы и водоросли.

– Потрясающе! – откликнулся другой голос, более звучный. – Вот это – настоящая глубина! Основа основ!

– Может, позовём на помощь? – предложил мышонок. – Кажется, они нас не обидят.

– Придётся рискнуть, – согласился отец. – Спасите! – тоненькими металлическими голосками завопили они вдвоём что было сил. – Помогите!

– В центре сцены стоят две консервные банки, полу занесённые илом, – продолжал скрипучий голос. – Налево от них – камень.

– Помогите! – ещё раз крикнули мышонок с отцом.

– Из одной банки показывается голова, – гнул своё голос.

– Погоди-ка, – вмешался другой голос. – Там кто-то есть. Если это фермер с ружьём, надо быть наготове.

Большой ворон важно выступил из-под сосен и склонил голову набок, прислушиваясь. Высокий и стройный, он сложил свои чёрные глянцевитые крылья на манер небрежно наброшенного на плечи плаща, и во всём облике его было нечто такое, что жена и коллеги восхищённо именовали «присутствием»: просто где бы он ни находился, казалось, он присутствует там явственней, чем любая другая птица.

– Да это пара заводяшек! – крикнул ворон своим спутникам, невидимым за деревьям. – Сели на мель, бедолаги!

Ворон слетел к мышонку с отцом на лёд и тут заметил оброненную Кваком монету. Он подбросил её лапой, поймал в клюв, затем картинным жестом извлёк обратно и, держа на вытянутой лапе, стал разглядывать. Во время оно, когда Квак нашёл её на дне пруда, монета блестела золотом, но теперь позолота стёрлась – осталась одна медь. «ВСЁ У ВАС ПОЛУЧИТСЯ!» – гласила надпись вдоль ободка, а в центре красовался клевер с четырьмя листками.

– А, так вам и волноваться не о чем, – сказал Ворон мышонку с отцом. – Всё у вас получится. Здесь прямо так и написано.

– Когда? – спросил мышонок.

Ворон повернул монету обратной стороной – там оказалась подкова и начало другой надписи: «ВАШ СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ – …» Но на месте последних слов была пробита дырочка для шнурка.

– Когда придёт ваш счастливый день, – ответил Ворон и повесил монету на шею мышонку-сыну. Монета звякнула о барабанчик.

Ворон подхватил мышонка с отцом и понёс их в лес, на поляну, где его дожидалась супруга – ворона довольно-таки эффектной наружности. Рядом сидели три хорошеньких скворца. Кроме них в труппу входили тощий меланхоличный кролик и сверкающая яркими перьями, но неопрятная попугаиха, упакованная в три кукольные безрукавки и шерстяное кашне. Ей и принадлежал тот скрипучий голос. Некогда попугаиха была чьей-то домашней любимицей и носила имя Полли, но, расправив крылья в один прекрасный день и устремившись в распахнутое окно навстречу свободе, сочла себя достойной более звучного имени и назвалась Эвтерпой.

Госпожа Ворона, которая за свою бурную жизнь и сама не раз побывала на мели, встретила гостей радушно.

– Что ж, – промолвила она, – им, по крайней мере, еды не требуется. Возьмём их в труппу – а там, глядишь, от них и польза образуется. – Ворона наклонилась и пригляделась повнимательнее к малышу. – Ты что делаешь, когда тебя заводят? – спросила она. – Играешь на барабане?

– Нет, – ответил мышонок. – Вообще-то мы танцевали.

– Но теперь мы просто идём, – сказал отец. – А за нами идёт враг. И он идёт быстрее.

– Такова жизнь, – изрекла Эвтерпа.

– Мы ищем тюлениху, – сообщил мышонок.