Испустила ноги на песок и, держась за дверь, встала на неверные ноги. Артур оглянулся и, улыбнувшись, сказал:

- Проснулась…

Я кивнула, подошла к нему вплотную, прижалась лицом к его груди и закрыла глаза. И снова меня охватило чувство защищенности и безопасности.

- Когда я рядом с тобой… - начала я и замолчала.

- А когда я рядом с тобой… - подхватил Артур.

Он прижался губами к моей макушке и жарко подышал в нее. От этого по моей спине пробежали мурашки, и я почувствовала, как мой мозг перестает работать. Мне просто захотелось крепко-крепко прижаться к Артуру, обнять его и…

Я открыла глаза и посмотрела на плывущее надо мной небо. И вспомнила Максима… Я мягко оттолкнула Артура и посмотрела ему в глаза.

Артур ответил мне нежным взглядом, затем положил теплые ладони мне на плечи и сказал:

- Не говорите ничего. Я очень умный, - тут он сделал очень умное лицо, - и все знаю. Поэтому давайте обратим свои устремления на простые физические удовольствия. Я имею в виду чревоугодие. Вы любите чревоугодие?

А ведь он, черт побери, и в самом деле умница…

- Конечно, - радостно ответила я, - я обожаю чревоугодие! А где мы предадимся этому удовольствию, которое некоторые глупые люди считают пороком?

- Посмотрите туда!

Артур повернул меня лицом в другую сторону, и я увидела небольшой домик, на котором была вывеска «В гостях у Лукулла».

- Лукулл, - я задумалась на секунду, - а, вспомнила! Это древнегреческий полководец, который любил пожрать.

- Фу, как грубо, - поморщился Артур, - пожрать! Он не только любил покушать, но и знал в этом ба-альшой толк. А хозяин этого ресторана - мой друг, между прочим - тоже знает толк в чревоугодии. Поэтому идемте и угодим себе.

- Угодим! - с удовольствием согласилась я, чувствуя, что мой пустой с самого утра живот полностью со мной солидарен.

И мы, загребая ногами песок, направились в гости к Лукуллу.

ПОД ВОДОЧКУ И ЗАКУСОЧКУ

Желвак был вне себя. Час назад, когда Артур оставил его в полном расстройстве на борту плавучего ресторана «Биржа», Желвак выхватил из кармана трубку и дрожащим от злости пальцем набрал номер Червонца.

Прозвучали несколько гудков, и голос Червонца лениво протянул: -Н-да…

У Желвака аж перехватило дыхание. Не дождавшись немедленного ответа, Червонец сказал:

- Давай, не тяни муму, кто там?

- Кто там? - переспросил Желвак. - Я ща тебе, бля, объясню, кто там. И натяну тебя, как ту муму. И будет тебе и «да», и «нет». Понял, козел?

Червонец, узнав голос хозяина, подобострастно ответил:

- Извините, Николай Иваныч, не признал.

- Не признал, говоришь? А на трубке что - не видно, кто звонит?

- Да тут… Плохо видно тут, Николай Иваныч.

- Щас тебе совсем плохо видно будет. И плохо слышно. Значит, так, чтобы через полчаса был в кабаке. И эти твои, с которыми ты в квартиру этой рыжей девки лазил самовольно, чтобы тоже были. Я вам устрою варфоломеевскую ночь, бля!

- Ну что вы, Николай Иваныч, ей-богу, вроде бы по этой теме уже разобрались, а вы снова наезжаете!

- Наезжаю? Это я еще не наезжаю. Чтобы через полчаса были на месте. Я вам, козлам, всем очко порву без всякого вазелина.

И Желвак, выпустив первый пар, прервал связь.

Отпустив Лину, он поехал на Сампсониевский, где в ресторане «На нарах» ему всегда был готов и стол и, если понадобится, дом.

Николай Иванович Гладильцев, он же авторитет Желвак, давно не испытывал такого облома и теперь был вне себя. Конечно, он понимал, что проиграл сильному противнику, но от этого горечь поражения не становилась слабее. И теперь Желвак жаждал отыграться на своих подчиненных, которые очень вовремя оказались виноватыми.

Войдя в ресторан, Желвак стремительно пересек полутемное пространство пустого зала, откинул тяжелую бархатную портьеру и скрылся за незаметной для постороннего глаза дверью. Это был его личный кабинет, в котором он отдыхал, принимал гостей и посетителей, а также решал свои и чужие проблемы.

Обойдя просторный круглый стол, изготовленный по его специальному заказу, Желвак уселся в дубовое кресло с высокой спинкой и нажал на кнопку вызова. Через полминуты раздался тихий стук, дверь беззвучно приоткрылась, и появившийся на пороге услужливый официант вежливо спросил:

- Чего изволите, Николай Иваныч?

Его подобострастная улыбка вызвала у Желвака очередной приступ бешенства, но он сдержался и спокойно сказал:

- Водки. И закусить - как обычно. Официант кивнул и исчез.

Желвак достал сигареты и закурил, чтобы успокоиться.

Но как только он затянулся, в дверь постучали, и этот стук был знаком Желваку. Он хищно улыбнулся и сказал:

- Давай заходи.

Дверь открылась, и в кабинет, стараясь не топать, вошел Червонец, а за ним еще двое братков, те самые, с которыми он наведался в квартиру Лины.

- Заходите, голубчики, присаживайтесь, - со зловещим гостеприимством произнес Желвак и повел рукой в сторону стоявших у противоположной стены кабинета стульев.

Эти стулья тоже были сделаны по его особому заказу, и их особенность заключалась в том, что полированные скользкие сиденья имели почти незаметный уклон вперед. Поэтому сидевший на стуле человек постоянно съезжал с сиденья и шевелился, пытаясь принять удобную позу. Это нарушало его психологическое равновесие, мешало сосредоточиться, что порой было Желваку весьма на руку, и он иногда позволял себе ехидную реплику:

- А что это ты ерзаешь, мил-человек, или совесть нечиста?

Червонец осторожно сел напротив Желвака, а его сотоварищи устроились по бокам. Желвак оглядел картину и с умилением в голосе сказал:

- Красавцы. Как есть, бля, красавцы! Червонец знал, что разговор предстоит не из приятных, поэтому промолчал, чтобы не раздражать Желвака еще больше. А Желвак оглядывал сидевшую перед ним троицу взглядом гурмана, который еще не решил, с какого конца отхватить кусочек повкуснее.

Дверь снова открылась, и вошедший официант поставил перед Желваком большой поднос, на котором в центре стояла покрывшаяся изморозью бутылка водки, а вокруг нее теснились вазочки и тарелочки с икоркой, копченым сальцем, маленькими бородавчатыми огурчиками и прочими сопутствующими водке продуктами. Также были там хрен, горчица, маринованные помидоры, маринованные же маслята и, конечно же, свежий черный хлеб, без которого вся закуска была бы только баловством.