Но тут же пожалел, потому что у дяди любимым местом была двадцать седьмая авеню в Нью-Йорке. А трупам визу не дают даже в греческом посольстве.

Они выкатили из дядиного палисадника жучок «Пежо». По-весеннему нарядный – солнечный, с ярко-красной полосой на крыше и заднем капоте. Жук трещал, как стрекоза, и жужжал, как муха, попавшая в паутину первой весенней травки.

– Давай назовем его «Жоржик», – предложил Порошкански.

– Ну, ты скажешь!

– Он же теперь наш друг, как и солнце, этот пижон в желтом пиджаке. Значит, у него должно быть имя.

– Хорошо – друг так друг. Но только раз ты ему дал имя, тебе его и на поводке водить. Нянчить.

И Порошкански пришлось, упершись пятками, толкать Жоржика под горку. Несмотря на то что машина была маленькой, она была еще и старой, а потому тяжелой. Порошкански изо всех сил упирался Жоржику в зад.

– Что ж, старый друг лучше новых двух, – изрек Петр народную албанскую мудрость.

– Я что, так и буду ее толкать каждый раз? – спросил Порошкански, когда колымага наконец завелась.

– Ничего не поделаешь, если гора не идет к Аврааму, то Авраам возьмет своего сына и… – Петр вдруг, о чем-то вспомнив, спохватился: – Садись быстрее, у нас мало времени.

– А куда мы, собственно, спешим?

– Садись скорее, поедем искать бензин.

Они объехали почти весь город, но бензин как испарился. Запасы нефти таяли, ученые Евросоюза ратовали за увеличение производства биотоплива. Вырубить джунгли и засеять поля кукурузой. Но это грозило человечеству голодом и парниковым эффектом. Где найти баланс? И решить проблему потепления климата? Экологический климакс назревал.

У бензоколонок выстроились огромные очереди. Таксисты и водители грузовиков без бензина – как фаршированная щука в акваланге.

Петру тоже ничего не оставалось, как пристроиться в одну из таких очередей на окраине города.

– Ты пока сиди здесь, а я сбегаю проведаю своих жен.

– Добежишь? Далеко ведь.

– Добегу.

– Ладно. Я пока посплю. За быстрый сон добежишь?

– А сколько он длится?

– Обычно десять минут.

– Добегу, – утвердительно кивнул Порошкански.

Петр откинулся на спинку, выставил одну ногу на улицу, а другую подогнул под себя.

Не успел закрыть глаза, как ему вновь приснилась Большая Женщина.

Она шла сквозь разрушенный город, перешагивая через черепичные крыши. Кирпичные трубы напоминали ей огромные дымящиеся мужские члены.

В руках у нее была трехлитровая банка из-под огурцов, в которой, впрочем, плескался красноперый окунь.

А в это время Порошкански как раз убегал от очередной любовницы – своей будущей жены. Спасался от любви через трубу.

– Привет, – сказал Порошкански, натягивая штаны. – Рыбак рыбака…

– А я не рыбак, – сказала женщина, – я, как и рыба, часть моря, Дениза.

– У-уп, – прикусил губу Порошкански, – ну и влип.

– Что ты там делал? – спросила женщина.

– Проверял снасть, – честно признался Порошкански.

– Ага. – Женщина взяла Давида за шкирку и поместила в банку вместе со своим сердцем – красноперым окунем. Так, для забавы.

– Вставай, – тормошил Петра за плечо Порошкански.

Петр протер глаза руками.

– Смотри, что я нашел! – Порошкански держал в руке трехлитровую банку с мутно-желтой жидкостью. Бензин.

– Где ты его раздобыл?

– Хурхуд запаслась – моя любимая жена… У меня жены хозяйственные. Чего у них в кладовке только нет. Но особенно Хурхуд.

– Но его же мало.

– Надо доехать до армейской части в Элисбане. А там мы у солдат бензин на «Шибко» обменяем.

– Золото, серебро, бензин не сдаете? – подошел к ним широколицый мужчина.

– Нет.

– Ничего не сдаете? – спросил другой.

– Нет.

– Золото, серебро?

Бензин в трехлитровой банке был трехслойным, как море. И таким же старым. Не бензин, а распадающееся от старости дерьмо. Золотой, поносный, серебристо-сизый.

– Золото, серебро, бензин не сдаете?

– Поехали скорее отсюда!

На следующий после приезда Жана день у меня поселился еще один, на этот раз канадец, красавец брюнет в отличие от маленького, кривоногого, рыжего, широколицего Жана.

Прямо с порога он заявил:

– Ищу все, что связано с одной женщиной. Ее зовут Александра. Вы, кажется, с ней дружили. Это правда?

– Зачем вам это, ребята? – спросил я, когда мы выпили по банке безалкогольного пива «Эфем Пилсенор».

– Тебе трудно понять, ты знал ее живой, – сказал Жан.

– А я вообще видел ее только на фотографии, – в сердцах признался Рауль.

Рауль родился в городке Олбани, что на северо-востоке США. Там же пошел в хоккейную школу. Затем их семья перебралась в центр Новой Англии – Бостон, штат Массачусетс. Затем по экономическим причинам в городок Сент-Албанс. И в конце концов в Новую, или Английскую, Колумбию, что в Канаде. В прекрасный прибрежный Ванкувер. На родину всех великих канадских вратарей. По крайней мере, последних из могикан – Бродо и Руа.

В 13 лет на льду хоккейной школы в Ванкувере против Рауля применили силовой прием. Перелетев через резко нагнувшегося игрока и бордюр, Рауль ударился о пластиковые сиденья. Потерял несколько зубов, получил серьезные травмы черепа и грудной клетки. Впрочем, он довольно быстро пошел на поправку, но кости грудной клетки срослись неправильно, теперь у Рауля, по его словам, рос горб не только сзади, но и спереди. Женщин Рауль избегал, стеснялся, с хоккеем завязал. Но любил смотреть и на женщин, и на большой спорт.

– Вот это да! – воскликнул Жан. – Я полицейский, а ты, значит, из новоколумбийского картеля.

– Кто это? – удивился Рауль.

– Это Жан, – представил я француза, – но ты давай не отвлекайся. Рассказывай дальше.

Нужно было выбирать профессию, и Рауль решил стать спортивным обозревателем. В колледже Рауль учился на сейсмолога, и судьба забросила его на Аляску исследовать последствия землетрясения, разрушившего Анкоридж. Там, на Аляске, Рауль устроился работать в местную газетенку, но у него возникли проблемы с законом. Он был выгнан за журналистское расследование дела о вреде, который компания «Бритиш Петролиум», разрабатывая нефть в тундре и на шлейфе, наносит природной среде обитания алеутов.

– Картель – это мафия. – Жан ходил кругами. – Колумбийский картель – кокаиновый кокон всемирной мафии. Но даже он бессилен против БиПи.