– Ну, что ты от него хорошего видала? То бросал, то возвращался. А любовнице бриллианты дарил, машину. Зато теперь можно поживиться. О себе надо думать.

– Что думать?

– У него наверняка остались деньги. Припрятал на черный день. У любовницы.

Она перестала плакать:

– Ты что, шантажировать ее собрался?

– Сначала просто поговорить. Кое-какую информацию я уже собрал. Она приехала в Москву из Хабаровска, лет десять назад. Работала моделью, но крупных контрактов так и не заключила. Пришли юные девочки, подвинули ее, а потом и вовсе задвинули. В этом бизнесе чем раньше начнешь, тем лучше и дороже. Она поспешила родиться. Но зато подцепила Саранского. На юге во время отдыха.

– Это когда он с Зоей, что ли, отдыхал? По путевке?

– Зоя – это…

– Жена.

– Значит, есть еще и жена. Но деньги у любовницы, я уверен. Та еще штучка.

– Расскажи мне об Ольге. Я знаю, что мы с ней до странности похожи.

– Это правда. Я этого Мукаева тем более не понимаю. Иметь в любовницах двух одинаковых женщин, одну по месту работы, в родном городе, а другую…

– Зато я все понимаю! – взвилась она. – А я-то, дура, в Р-ске искала! Ей, значит, все, а мне ничего! Узнаю Мукаева!

– Вот это уже слова разумного человека, – с удовлетворением сказал Саша. – Вспомни, как тебя обидели.

– Теперь я понимаю… – Слезы окончательно высохли. – Понимаю, к чему были эти разговоры. О казино, ресторанах, «Мерседесе» и больших деньгах!

– Значит, у него было много денег? – жадно спросил Саша.

– Надо думать! Вот с кем он меня перепутал! Господи! Какая же я была дура!

– Умница. Вот теперь умница. Нам надо решить, как до этих денег добраться.

– Знаешь, я боюсь.

– Чего?

– Не знаю. У меня странное чувство. Мне туда нельзя.

– Куда нельзя?

– К ней.

– Не говори ерунды, – отмахнулся Саша. – Подумаешь, похожи! Мало ли на свете похожих людей? Короче, я буду говорить, а ты слушай…

Утро – полдень

У Ольги невыносимо разболелась голова. Ладошкин не отпускал ее ни на шаг, окружив таким вниманием и заботой, словно бы она была из хрусталя. Даже дотронуться боялся, а спать ушел вниз, в гостиную. «Ждет, – догадывалась Ольга. – Или… Ему что-то от меня нужно?» Она делала вид, что ничего не замечает. Спала беспокойно, то и дело вздрагивала, просыпалась и радовалась, что он всего этого не видит. Выражения ее лица, внезапных слез и того, как она отчаянно сжимает руками подушку. Нервы. Ошибка будет стоить ей жизни. Ошибиться нельзя.

Утро следующего дня началось с того, что за завтраком Лешка вкрадчиво спросил:

– Ты не хочешь прокатиться?

– Куда?

– В Р-ск.

Она невольно вздрогнула:

– В Р-ск? Зачем?

– У Ивана там мать. Живет неподалеку. В Горетовке. Кстати, вы знакомы?

– Виделись пару раз, – неохотно сказала она.

С матерью Саранского у нее сложились напряженные отношения. Должно быть, Иван все свалил на нее. Это она, мол, детей не хочет. И Лидия Станиславовна явно испытывала к гражданской жене сына неприязнь. К тому же Ольге не нравилась сама Горетовка, не нравился особняк Саранских и природа в окрестностях. Она привыкла к другому и тосковала по суровому, но красивому краю, где родилась. Дома не была уже лет пять, но часто видела во сне свой родной город. Видела почему-то с высоты птичьего полета. Самолет летел из мрака ночи на восток, на солнце, которое разгоралось все ярче и ярче, пока глазам не становилось так больно, что рука сама тянулась к шторке иллюминатора: опустить. Потом самолет начинал снижаться, ложился на правое крыло, но казалось, что это земля опрокинулась, над головой вместо неба сопки и голубые озера, готовые вот-вот пролиться…

И в этот момент она вздрагивала и просыпалась. Здесь все было чужое, хотя и прошло десять лет, как она уехала из дома. Привычка – это не то же, что голос крови, голос родины. Все равно будет тянуть туда, где плохо, трудно, но ты была счастлива. Коротко, дня два-три, но зато не сравнимо ни с чем. Никакие деньги и удовлетворенные амбиции этого дать не могут. Дома бы побывать. Дома… В Горетовку же Ольгу не тянуло вовсе. Ехать в деревню к женщине, которая относится к ней с такой неприязнью… Нет уж, увольте! Она так и сказала:

– В Горетовку я не поеду.

– Но надо же ей сказать.

– Скажи сам.

– Тут нужна женская деликатность.

– Позвони ей.

– Э-э-э… – Он замялся. – Его тело… то есть то, что от него осталось… лежит в морге. И перед тем, как… Надо бы провести опознание.

– Считай, что я его опознала.

– Ты не понимаешь! – Ладошкин вскочил и забегал по кухне. – Мы должны знать наверняка, он это или не он!

– А кто же еще? Кому придет в голову спалить дом? Он это сделал мне назло.

– Дура!

– Я ему никто. – Она проигнорировала оскорбление. Не то время, чтобы обращать внимание на пустяки. – И похоронами заниматься я не обязана.

– А как же его ребенок?

– Какой ребенок?

– Ты сказала, что беременна.

– Мало ли, что я говорила. И вообще. Он детей не хотел. Обо мне не позаботился. С какой стати я должна теперь им заниматься?

– Оленька… Так надо, понимаешь?

– Кому? – Она смотрела в упор.

– Нам. Надо туда съездить.

– А почему ты не можешь поехать один?

– Я не хочу тебя оставлять в таком положении одну… – мялся Ладошкин.

– Я тебе говорю: нет никакого положения.

– Давай так. Отныне мы всегда будем вместе.

– Ты мне что, предложение делаешь?

– Э-э-э…

– Я согласна.

Она тоже встала. Смотрела сверху вниз, ростом он был ниже. Ладошкин отвел глаза.

– Ну? Когда мы распишемся? – спросила она.

– Э-э-э…

– Мне нужны новые документы. Хорошо, что я не торопилась. Это будет кстати: новая фамилия и прописка. Здесь, в этом доме. Ты ведь пропишешь у себя жену? Недельки через две. Так? И ты признаешь своим ребенка?

– Ты же только что сказала…

– Мало ли, что я говорила! Я сказала, что не поеду в Горетовку. А теперь говорю: поеду. Если ты на этом настаиваешь. Гормоны, понимаешь? С беременными это случается. Но сначала я позвоню Марусе. Мне надо привести себя в порядок.

Он без сил опустился на стул и вытер со лба пот. Ольга ушла в гостиную, где остался мобильный телефон. Набрала номер и услышала знакомый голос: