«Кетчупа не желаете?»

«Нет, спасибо, все и так вкусно».

Я ем сэндвич с жаренной на вертеле свининой, купленный в одной из многочисленных передвижных лавочек. Через пару минут все вокруг вздрагивают: оба войска преодолели поросшие травой защитные валы и с ужасным грохотом сошлись в бою. Картина битвы напоминает двух огромных дерущихся дикобразов, сцепившихся в клубок острых игл – копий и мечей.

«Так ведь кто-то и глаза лишится», – думаю я про себя. На самом деле однажды до этого чуть было не дошло. «У нас полно несчастных случаев. В основном это сломанные пальцы и руки, но в прошлом году один парень получил удар в глаз. Глаз ушел в глазницу, но, к счастью, на следующее утро вышел обратно».

Мы беседуем с Майком, который работает здесь гидом. Здесь – это в Треллеборге, на западе Зеландии, на месте одного из самых крупных поселений викингов. Мы наблюдаем реконструкцию битвы легендарного короля викингов Харальда Синезубого, который около 980 года н. э. построил эту внушительную круглую крепость (изобретенную в Скандинавии технологию беспроводной связи назвали Bluetooth – «Синий зуб» – в его честь).

Датчане очень любят исторические реконструкции и тяготеют к эпохе (для них – Эпохе с большой буквы), когда их власть была безраздельной. Это примерно двухсотлетний промежуток начиная со второй половины восьмого века. В те времена викинги наводили ужас на Северную Европу, правили частью Шотландии и Ирландии, угрожали вратам Парижа и открыли Америку. Короли-воины, такие как Синезубый, Свен Вилобородый и Кнуд Великий, использовали географическое положение своей родины и быстрые маневренные суда для набегов на ничего не подозревающих европейских христиан. Они также правили в восточной и северной частях Англии, как многие годы не устают напоминать мне датчане. (Я, в свою очередь, не устаю отвечать, что это правление продолжалось меньше тридцати лет, а Йоркшир в те времена был просто большим болотом.)

Я приехал сюда, чтобы поискать у викингов истоки удивительного датского эгалитаризма. Тем, кто думает, что высокие налоги сдерживают рост производительности труда, что социально ориентированное государство поощряет дармоедов и что социал-демократы – одного поля ягоды с коммунистами, было бы полезно обратиться к истории, и даже к генетике, чтобы лучше разобраться в сути скандинавского чуда.

Вот что говорит об этом Бъорнскоф: «Существует известная история о том, как в 800-х годах викинги подошли к Парижу. Навстречу вышел парижанин с белым флагом или чем-то вроде этого и попросил разрешения переговорить с их королем. В ответ викинги разразились смехом со словами «Мы тут все короли».

Раньше мы не думали, что взаимное доверие и равенство уходят корнями в столь глубокую старину. Считалось, что есть прямая связь между взаимным доверием и общественным благоденствием, что доверие создано социально ориентированным государством. Но я больше не верю в это. Государство начало становиться социально ориентированным не раньше 1961 года, хотя и задолго до этого Скандинавию отличал высокий уровень доверия людей друг к другу. Значит, надо вернуться как минимум в XIX век».

Датская фирма, где невозможно отличить босса от простого клерка, – наглядный пример равноправия, идущего от викингов. Женщины, оставляющие малышей в колясках у дверей кафе, – пример доверия к обществу, заложенного викингами. Датский премьер на улице, где на него не обращают внимания, – демонстрация отношения викингов к классам и правителям. По крайней мере, эти аргументы заслуживают внимания.

Увы, не все так просто с точки зрения Майка – гида по викингам из Треллеборга. «То, что это было бесклассовое общество, – миф, – говорит мне Майк, облаченный в суконку и кожаные сапоги. – Различий между викингами было более чем достаточно. Был store mand, то есть буквально «главный», правитель; затем средний класс – фермеры; затем – рабы-пленники. Богач мог собрать большую дружину и приобрести власть».

Да, у викингов были короли, но у них был и строгий кодекс чести, влияние которого, возможно, и по сей день прослеживается в современном датском обществе. «В основе общественного устройства викингов лежало понятие чести», – сказала мне д-р Элизабет Эшман Роу. Я позвонил ей по возвращении из Треллеборга, окончательно запутавшись в вопросе о роли наследия викингов в жизни датчан. «Это был как бы кредитный рейтинг. Любой поступок человека имел последствия и сказывался на его положении в обществе. В мужчинах особенно ценили отвагу и честь – по этим качествам судили, можно ли за него выдать дочь замуж, и так далее».

Но ведь викинги были очень агрессивны, не брезговали предательством, их набеги сопровождались жестокостью, насилием и убийствами. Современные датчане совсем другие…

«Ну да, они были грабителями и мародерами, вполне в духе своего жестокого времени, но при этом очень законопослушными. Английское слово law (закон) происходит от древнескандинавского, – сказала Роу, добавив, что сотрудничество и дух единства имели исключительное значение в суровых северных условиях. – Людям нужно было держаться друг друга, поскольку в одиночку они не смогли бы выжить. Каждому требовались друзья и союзники. Солидарность и общинность заметны даже в самые ранние периоды истории. Личные отношения скреплялись взаимными подарками».

Во время нашей встречи в кафе в Орхусе Бъорнскоф твердо гнул свою линию: даже если высокий уровень взаимного доверия датчан идет не со времен викингов, он появился раньше социально ориентированного государства. В подтверждение он привел прогнозы уровня взаимного доверия в отдельных американских штатах на основе анализа происхождения иммигрантов за последние 150 лет. Оказывается, в таких штатах, как Миннесота, куда с середины XIX века (то есть до появления социального государства) направлялись большие потоки переселенцев из Скандинавии, этот уровень выше, а в штатах, принимавших в основном греков или выходцев с юга Италии, – ниже.

Здесь вспоминается известная история про Милтона Фридмана[23], которому швед левых убеждений гордо заявил: «У нас в Швеции бедности нет!» Фридман, не испытывающий энтузиазма по поводу равенства, насаждаемого государством, ответил: «Интересно, ведь среди американцев шведского происхождения тоже нет бедных». Подразумевалось, что успех шведских иммигрантов в Штатах обусловлен культурными или генетическими особенностями, но не социал-демократическим правлением. Фридман проигнорировал тот факт, что шведы, покидавшие страну в XIX веке, были активными и предприимчивыми людьми. А это несколько смазывает всю картину.

«Стоп, – сказал я, глотнув лимонада из бузины. – Похоже, мы подходим к очень скользкой теме».

«Да, тема болезненная, – согласился Бъорнскоф, несколько тревожно оглядываясь по сторонам (тут я сообразил, что он делает так с самого начала нашей беседы). – И мне это не нравится. Похоже, перемены дадутся тяжело».

«Минуточку! – воскликнул я. – Но если ваша теория верна, то уровень взаимного доверия в Швеции, которая принимает намного больше переселенцев из предположительно «неблагонадежных» неевропейских стран, должен быть гораздо ниже, чем в Дании. И вообще она должна быть намного менее успешной страной. Но это ведь не так».