Вспоминая нашу поездку, она пожаловалась:

— Ужас, а не перелет. Все вокруг курили, кресла — с носовой платок, и кормили какой-то пастой для космонавтов. Я так желудком мучилась! До самого дома.

— И мне живот покоя не давал.

— А все-таки отхватила я своего учителя.

Мистер Пузо поспешно уточнил:

— Мы встретились на школе танца «в линейку»[3]. Только не подумайте, будто в той поездке произошло что-то предосудительное, ни в коем случае.

Я сказала:

— А помните ту кошмарную заправочную станцию? — Все туалеты в нашей гостинице были забиты самым настоящим папье-маше, потому что сантехники на целый месяц ушли в забастовку — вот и пришлось изыскивать другие средства.

— О-о, такое не забывается. А ребята из обслуживающего персонала — никогда не видела таких красавчиков!

Мистер Пузо взглянул на Кристи.

— Мне ты ничего такого не рассказывала. — Пригубил коктейль «Американо» с горькой настойкой, сладким вермутом и содовой. — Я чуть рак в той поездке не заработал.Нет, теперь меня в подобные авантюры калачом не заманить. За вами, сорванцами, не уследишь — только и смотри, чтобы кто не пропал и не покалечился.

За столиком повисло неловкое молчание, и взгляд Кристи остановился на моем безымянном пальце без обручального кольца.

— Лиз, ты так и не вышла замуж?

— Я? Нет. Не нашла свою половину.

— М-м-м.

Поверьте на слово: как только человек, у которого с личной жизнью порядок, узнает, что у меня никого нет, его взгляд начинает блуждать. Мне захотелось привлечь внимание собеседников:

— А знаете, из того, что я видела и слышала в разных ток-шоу, у меня сложилось весьма определенное понятие о личных отношениях. — Пузо и Кристи взглянули на меня, как на сумасшедшую. — Я, конечно, не сижу целыми днями перед телевизором, но когда удается посмотреть, то все запоминаю, слово в слово.

— Вот как?

— Еще бы. В одной передаче игрокам задали вопрос: сколько раз в жизни человек способен влюбиться? Ответ: шесть.

Кристи удивилась:

— Шесть?

Мистер Пузо сказал:

— По-моему, это чересчур. На чем основываются подобные вычисления?

— Понятия не имею. Зато легко объяснить, почему люди заводят романчики на стороне. Внутри большой любовный резерв сидит — вот они и торопятся его израсходовать. — Кристи и ее муж обменялись такими взглядами, что стало сразу ясно: я задела за живое — правда, не понятно, за что именно. Они поспешно встали, так и не допив кофе.

Кристи стала прощаться:

— Приятно было повидаться, Лиз.

Мистер Берден явно злился на Кристи (я так и не поняла, из-за чего). Он сердито попрощался со мной, и они ушли прочь, туда, где птицы копались в отбросах, прохожие сновали по своим делам, и уличные музыканты фальшиво распевали Нейла Янга.

Глядя вслед удаляющейся парочке, я все удивлялась, как сильно изменился мистер Берден. Так уж вышло, что учитель латыни преподавал физкультуру — единственный в своем роде случай; Берден неизменно щеголял в толстых белых носках из плюшевой ткани и серой куртке-кенгурятнике; на шее болтался извечный тренерский аксессуар: никелированный свисток. Меня мистер Пузо почти не замечал; он и имя-то мое запомнил лишь на второй год. Ему даже не нравилось, когда я поднимала руку — просто потому, что вызвалась я, а не кто-нибудь другой.

Только не думайте, будто у меня очередной приступ самобичевания. Вовсе нет. Я не испытывала неприязни к самой себе. Никогда. Подростком я вообще ни о чем подобном не задумывалась — ведь мне никто не объяснил по-хорошему, как важны для человека внешность и фигура, а во взрослой жизни — деньги и власть. Уильям с Лесли в этом деле толк знали, и мне они казались почти кинозвездами. Уже потом, повзрослев, они стали моими друзьями и советчиками, просветив меня на тему устройства мира. А до той поры я наивно и твердо верила, что все мы выходим в жизнь с равными (более или менее) шансами на успех, а потому и вела себя соответственно.

Сначала мы приземлились в Монреале, и нас перевезли в другой аэропорт, Мирабель, в часе езды от первого. Пришлось целых шесть часов проторчать в зале ожидания — сильно задерживался рейс, который должен был перенести нас через Атлантику. Когда же самолет наконец подали, вся наша группа, включая и самого мистера Пузо, едва переставляла ноги. Мы, спотыкаясь, ковыляли по узким проходам «Боинга 747»; в голове гудело от недосыпания и непривычной пищи. От радостного волнения, предшествовавшего полету, не осталось и следа. Элиот набрался в баре хлебной водки, и теперь его рвало. Я сосала таблетки от тошноты, из-за которых неприятно пахло изо рта, но в сон меня не клонило. Когда мы пролетали над Ирландией, звуки и предметы словно начали сливаться воедино; помню, у ребят на щеках отпечатались ямочки от твидовой обивки подголовников. А потом — наверное, уже где-то над Францией — мистер Пузо встрепенулся, как на утренней физкультуре по понедельникам, и проорал: «Подъем! Приземление через час!»

Я сидела в больничной палате и, глядя на мирно посапывающего Джереми, гадала, что же ему сейчас снится. Так, пытаясь понять, что за парень мой сын, я и сама незаметно уснула. За двадцать лет человек не успевает до конца повзрослеть, хотя как личность он уже сформировался, тем или иным образом. Я не заметила ни дорожек от иглы на его руках, ни татуировок, но задумывалась о его детстве и… понятия не имела, что мне теперь с ним делать.

Когда взошло солнце, а Джереми даже не шелохнулся, несмотря на суету сестер в коридоре, голоса пациентов и включившиеся в работу аппараты, я оставила сыну записку, в которой дала четкие указания позвонить, как только он проснется. И поехала домой. Несколько часов я не вспоминала о своих зубах, и теперь челюсти ныли. Впервые за многие годы квартира не показалась мне тоскливой — скорее в ней ощущалось какое-то напряжение.

Я не могла ни присесть, ни прилечь. Хотя ночь выдалась бессонная, энергия била из меня ключом. Я чувствовала себя как человек, в жизни которого появилось что-то новое, и поэтому занялась пустой, однообразной ерундой: раздвинула шторы, прошлась по квартире с мешком для макулатуры и собрала ненужные журналы, помыла полы и окна. Покончив с уборкой и оценив чистоту и порядок, я решила, что теперь сюда напрашиваются цветы. Так что завела машину, сгоняла в один магазинчик в западной части Ванкувера, где почти в середине лета можно купить крепкие белые пионы, и вернулась домой, наслаждаясь прохладой раннего летнего утра. Знать бы, что от недосыпания я становлюсь такой деятельной, давным-давно ограничила бы себя в ночном отдыхе. Самочувствие было превосходное и настроение отличное.