Такой вердикт, конечно же, меньше говорил о заключенном, нежели о судье. Железная сила воли Балфура не признавала никакой философии, кроме как самого что ни на есть надежного эмпирического свойства; его радушие не ведало отчаяния, которое в его глазах было подобно бездонной шахте, обладающей глубиной, но не шириной: в этом замкнутом пространстве царит духота, продвигаться возможно только на ощупь и любопытству поживиться нечем. Душа его не слишком-то занимала; в ней он видел лишь причину более великих и полных жизни таинств веселости и приключения; о темных сторонах души он определенного мнения не составил. Он частенько говаривал, что единственная внутренняя опустошенность, которую он хоть сколько-то замечает, – это аппетит; и, хотя говаривал он это со смехом и с видом весьма довольным, верно и то, что его сочувствие редко распространялось на ситуации, в которых сочувствия ожидаешь. Он был снисходителен к пустотам в будущем ближнего, но нетерпим к зашторенным комнатам его прошлого.

– Как бы то ни было, – продолжал он, – запомните мой второй совет, мистер Мади: найдите себе друга. Тут вокруг есть немало артелей, что не отказались бы от лишней пары рук. Так уж тут заведено, видите ли, – найдите напарника, потом наберите артель. В жизни не видел, чтобы человек справлялся сам. У вас ведь есть подходящая одежда и скатка?

– Боюсь, в этом отношении я целиком во власти стихий, – посетовал Мади. – Мой дорожный сундук остался на борту корабля; погодные условия были слишком неблагоприятны, чтобы рискнуть преодолеть отмель сегодня вечером; мне сказали, что вещи доставят на таможню завтра во второй половине дня. Меня-то самого на лихтере переправили: небольшая команда вышла в море на веслах – очень храбро с их стороны! – и забрала пассажиров.

– Да-да, – посерьезнел Балфур. – Только за последний месяц тут три корабля затонули на этой отмели. Рисковый бизнес, что и говорить. Зато прибыльный. Когда корабли идут сюда, людям терять нечего. А вот когда отсюда… когда отходят отсюда, на борту-то золото!

– Мне рассказывали, что высадка здесь, в Хокитике, чрезвычайно опасна: эта пристань недаром пользуется дурной славой.

– Дурной славой, именно! И ведь ничего тут не поделаешь, если судно подлиннее сотни футов будет. Тут выпускай пар не выпускай, никакого напора не хватит, чтобы с места стронуться, если уж сел на мель. То-то славный начинается фейерверк: сигнальные ракеты со всех сторон взлетают. Но с другой стороны, не только с пароходами тут беда. Не только с крупногабаритными судами. Отмель Хокитики, Уолтер, любой добыче рада. Этот песок и шхуну потопит как нечего делать.

– Охотно в это верю, – кивнул Мади. – Мы плыли на барке – не слишком габаритном, подвижном и маневренном, достаточно крепком, чтобы противостоять самым страшным штормам, – и, однако же, капитан рисковать кораблем не стал. Он предпочел встать на рейде и дожидаться утра.

– Это «Ватерлоо», что ли? Регулярка до Чалмерса?

– Нет; вообще-то, частный чартер, – отозвался Мади. – Корабль называется «Добрый путь».

С тем же успехом он мог вытащить из кармана пистолет – это название прозвучало словно гром среди ясного неба. Мади оглянулся по сторонам (в лице его по-прежнему отражалась спокойная кротость) и отметил, что теперь к нему открыто приковано внимание всех собравшихся. Несколько человек отложили газеты; те, что якобы задремывали, открыли глаза; один из игроков в бильярд шагнул к нему, оказавшись в свете лампы.

При упоминании названия судна Балфур вздрогнул, но его серые глаза невозмутимо выдержали взгляд собеседника.

– Действительно, – промолвил он, разом утратив шумную развязность, что отличала его манеры вплоть до сего момента. – Сознаюсь, что название корабля мне не вовсе незнакомо, мистер Мади, – не вовсе незнакомо, но мне хотелось бы уточнить также и имя капитана, если вы не возражаете.

Мади высматривал в его лице некую вполне конкретную черту, но, если бы его призвали к ответу, назвать ее вслух он бы постеснялся. Он пытался распознать панический страх. Он был уверен: если Балфур только вообразит или вспомнит тот сверхъестественный ужас, с которым сам Мади столкнулся на борту «Доброго пути», эффект проявится мгновенно. Но Балфур всего-навсего глядел настороженно – так человек, прослышавший о возвращении одного из своих кредиторов, начинает перебирать в уме оправдания и пути спасения, – вид у него был отнюдь не страдальческий и не перепуганный. Мади не сомневался: тот, кто стал свидетелем того же, что и он сам, несет на себе неизгладимый отпечаток пережитого. И все же Балфур неуловимо изменился: ощущалась в нем некая новообретенная проницательность и острота во взгляде. При виде этой перемены Мади заметно оживился. С замиранием сердца он осознал, что недооценил собеседника.

– Капитана, кажется, зовут Карвер, – медленно проговорил он. – Фрэнсис Карвер, если не ошибаюсь; это человек большой физической силы, мрачного вида, с белым шрамом на щеке. Соответствует ли описание тому, кого вы имеете в виду?

– Соответствует, – кивнул Балфур, в свой черед придирчиво всматриваясь в лицо собеседника. – Мне было бы любопытно узнать, как именно вы с мистером Карвером познакомились, – промолвил он, выждав мгновение. – Если, конечно, вы потерпите подобную бесцеремонность.

– Простите, но мы с ним не знакомы, – отозвался Мади. – То есть я уверен, что при новой встрече он бы меня не узнал.

Мади твердо решил, в полном соответствии с избранной стратегией, отвечать на вопросы Балфура вежливо и без возражений, чтобы иметь право затем в свою очередь потребовать нужных ответов. В искусстве дипломатии Мади был настоящим гением. Еще ребенком он инстинктивно понимал, что всегда лучше добром выложить часть правды, нежели сказать всю правду с видом обиженно-вызывающим. Готовность к сотрудничеству дорогого стоит, уже хотя бы потому, что подразумевает взаимность: услуга за услугу! Больше Мади не оглядывался, но, не отводя глаз, с открытым лицом, обращал свою речь исключительно к Балфуру, словно одиннадцать человек вокруг, неотрывно глядящие на него, нимало его не занимали.

– В таком случае, – промолвил Балфур, – я рискну предположить, что вы приобрели билет у помощника капитана.

– И деньги он положил в собственный карман, сэр.

– Вы с ним в частном порядке договаривались?

– Эту схему придумала команда с согласия капитана, – отвечал Мади. – Легкий способ заработать лишний шиллинг, надо думать. Никаких коек не предусмотрено: тебе отводят местечко под палубами и велят держать ухо востро и под ногами не путаться. Неидеальные условия, что и говорить, но обстоятельства вынуждали меня покинуть Данидин немедленно, как вы уже знаете, а в этот день к отплытию был назначен только «Добрый путь». С помощником я познакомился лишь в момент заключения сделки; ни пассажиров, ни команды я лично не знал.

– И сколько же пассажиров приплыло на таких условиях?

Мади невозмутимо выдержал взгляд Балфура.

– Восемь, – ответил он и вложил в рот сигару.

Балфур тут же уцепился за эту формулировку: