поинтересовался Монгол. — Твой отец Лёхе врезал? Ребята отвели глаза от поля и уставились на меня.

— Нет, — разочаровал я их, — не врезал.

— Почему?

— Откуда я знаю? Отец с ним целый час о чем-то говорил, а дверь была закрыта.

— А откуда ж ты знаешь, что не врезал? — с надеждой спросил Изя Каплунский. Я пожал плачами:

— Если бы он его ударил, Леха визжал бы как резанный, а он молчал. Да и отец никогда не дерется.

— Вовец, а почему Леха тебя не любит? Вроде дядька, заступаться должен, а ты сам его боишься.

— Не знаю. Он себя считает сиротой, а я при отце и матери. Злится. Только у нас дома отец никого не выделяет. С Олькой нам покупают все поровну, ей даже больше, чтобы разговоров не было. А Леха сам себя в несчастные записал. Ему неловко вроде сидеть на отцовой шее, а сам получает мало. И злится. Со шпаной связался.

— А зачем ему получать много? Он на кондитерской фабрике работает. Конфеты, пряники. Ешь, не хочу! — Изя мечтательно завел глаза.

— Нас бы туда! — согласился Вовка Мотя. Все засмеялись.

— От Лехи всегда кондитерской фабрикой пахнет, — сказал Григорян.

— Эссенцией от него всегда пахнет, — усмехнулся я. — Фруктовая эссенция, которую добавляют в конфеты, на спирту. Мужики там ее пьют вместо водки.

— То-то Лёха все время пьяный ходит, — сообразил Витька Мотя.

— Так за что его забрали в милицию? — спросил Самуил.

— Не знаю. Бабушка не говорит, а мать сказала, что это не моего ума дело.

— Не знаю, не знаю! — передразнил Пахом. — Что ты вообще знаешь? Мать говорит, что они ограбили квартиру.

— Не квартиру, а магазин, — поправил Ванька Коза. — А Леха на шухере стоял.

Витька Мотя присвистнул. Мы выжидательно смотрели на Ваньку. Ванька было замолчал, чуть поколебался и выложил все, что знал:

— Магазин брали монастырские, с которыми водится Леха. Леху поставили на шухер. Только какой Леха вор? Обыкновенный приблатненный. Стоял, а коленки, видно, тряслись. Увидел лягавого — в штаны наложил и драпанул с перепугу. Тот его и сцапал. Конечно, подняли тревогу. Всех и взяли. Китаец ушел вроде, но через день его тоже взяли на малине.

— Не драпани Леха, лягаш прошел бы мимо — и магазину хана, — заключил Иван.

Пока мы молча переваривали Ванькин рассказ, Алексеев успел снова метнуть свой молот и ощупывал воронку на другом конце. Монгол вынул изо рта сухую былинку, которую лениво перетирал зубами, и вдруг спросил:

— Коза, а откуда тебе все это известно?

Иван приподнялся на локтях, внимательно посмотрел на Монгола и с усмешкой ответил:

— Сорока на хвосте принесла.

— Смотри, Коза, доиграешься. Забуришь как Леха. Курские-то почище монастырских будут.

Ванька презрительно циркнул слюной через зубы и ничего не ответил.

Ванька последнее время водился с нами редко, все больше бегал на Курскую, где жила отъявленная шпана. Не раз он приносил домой ворованные тряпки, а мать молча прятала, невольно поощряя его. Старшая сестра, Нинка, девка красивая и развязная, когда Ванька показал ей маленькие золотые сережки, спросила:

— Где взял?

— Нашел, — ответил Ванька.

— Сразу две? — засмеялась Нинка. Серьги у него взяла и, подмигнув, сказала, улыбаясь:

— Вот бы ты мне еще перстенек золотой нашел.

Нинке было шестнадцать лет, но полнота делала ее старше, ходила она в туфлях на высоких каблуках, и за ней ухаживали офицеры.

— Огольцы, гляди! — показал рукой Армен.

Алексеев метнул молот, побалансировал на одной ноге, проследив за полетом ядра, и опрометью бросился на другой конец поля. Он поднял ядро и долго ходил вокруг лунки, поглядывая на нас, потом вбил кол, сделав отметку броска, и пошел, сияющий, к исходной позиции ближней к нам стороной.

— Сколько, Юрик? — спросил Пахом.

— Пятьдесят два! — белозубо улыбаясь, ответил чемпион.

— Ну, ты даешь! — вежливо удивились мы.

У Алексеева рот растянулся до ушей. Он почистил ядро, не торопясь, надел рубашку и, усталый и довольный, пошел с поля.

— Так он скоро и Александра Шехтеля догонит, а Шехтель чемпион России, — сказал Самуил Ваткин.

— А это сколько? — поинтересовался Монгол.

— Больше пятидесяти четырех метров.

— Так Юрик его скоро и догонит, — порадовался Пахом.

— Может и догонит.

— Мне домой пора, — поднялся Ванька Коза.

— А футбол? — спросил Каплунский.

— Неохота, — отмахнулся Ванька.

Он ушел, не торопясь, вразвалочку, чувствуя, что мы смотрим ему вслед.

— Пошел к курским, — сказал Мотя.

— А то куда ж, — согласился Монгол.

Солнце клонилось к закату, румяня крыши домов и верхушки деревьев, отчего они становились похожими на сказочные картинки из детских книг. Земля за день нагрелась, напиталась солнцем, но за ночь она остынет и утром встретит светило паром и туманом в низинах. Но солнце вновь даст ей тепло, необходимое для жизни. Вечера последних весенних дней выдались сухими и теплыми. Мы сидели на траве, развалясь и лениво пожевывая травинки, А вокруг все дышало тишиной и покоем.

— Миш, а, правда, что Васька Граф сам с Курской? — спросил Сеня Письман.

— Правда.

— А я слышал, что он из монастырских, — возразил Пахом.

— Нет, из курских, точно знаю. Да ты спроси у Козы, он тебе скажет.

— Коза сам не знает. Это курские форс давят, будто Граф их. Бахвалятся.

— Тетя Фира говорит, что вчера на барахолке мужику продали отрез бостона, дома развернул, а там уже рукав от фуфайки, — сказал Семен. — Надо же так сделать. Ведь мужик своими глазами отрез смотрел.

— «Кукла». Жулики могут все что угодно завернуть, комар носа не подточит. Могут показать настоящий отрез, а подсунуть «куклу». Ловкость рук, — объяснил Монгол.

— Это Граф, — решил Володька Мотя.

— Ой, уморил. Будет Граф руки марать такой мелочью. Он по барахолкам не ходит. Это Санька Хипиш. Тот такие штучки вытворяет. А Граф ворует по крупному.

— А, говорят, они работают в паре, — Витька Мотя переменил позу и сел поудобнее. — Я слышал про них такую историю. Сели в поезд, в купе. Ну, Граф в шляпе, при галстуке. Сидит, ведет разговор с пассажирами, о том, о сем, знакомится. Появляется Хипиш. Садится. При удобном случае вытаскивает у Графа, так чтобы заметили соседи по купе, часы и смывается. Тут сразу поднимается шухер. Мол, у вас часы украли. Граф говорит: «Не может быть. Мои часы при мне». «Нет, часов у вас нет». Короче, Граф вызывает всех на спор. Те знают, что часов точно нет, и готовы спорить на все, что у них есть. Граф показывает часы, получает деньги и — прощай Маруся.

— Ловко! — отметил Армен Григорян. Мы засмеялись.

— Санька на базаре быть не мог, — неожиданно заявил Самуил Ваткин.

— Почему это? — приподнялся на локтях