Скорее всего, верно расшифровать краткую пантомиму ладошкой Архипов не сумел. Заподпрыгивал перед официантом еще выше, зашевелил губами, выманивая движениями обеих рук бабу Надю из номера.

Надежда Прохоровна проявила строптивость, скрутила из трех пальцев тугую дулю и показала ее беснующемуся Палычу.

Сей выразительный международный жест Архипов понял. Выругался в сердцах сквозь зубы, уставил кулаки по бокам на брючный ремень и, отвернувшись, помотал головой — что с вами сделаешь, Надежда Прохоровна!

Офигевающий от прыжков охранного шефа официант закрыл дверь. Бабушка Губкина склонила голову и прошептала к район воротника:

— Прием, Паша, прием. У меня все нормально.

К воротнику мягонького домашнего костюма бабы Нади Пал Палыч пришпилил микрофон. Каждое слово, произнесенное в комнате, Архипов слышал, беспокоиться ему было не о чем, так что чего он гам в коридоре выделывал — его проблемы. У нас тут тишь да гладь, у бабушек «момент истины» назревает, и малолеткам здесь не место.

Генриетта Константиновна вернулась в гостиную; как и две минуты назад, присобирая подбородок, оглядела бабу Надю…

— А я ведь сразу догадалась: не просто так уютная бабушка в коридоре с вязаньем устроилась… Вы ведь, Надежда Прохоровна, не столько носок вязали, сколько за нашей компанией приглядывали. Так?

Надежда Прохоровна не стала отрицать. Поворочалась немного, подлаживая руки под вздыхающей грудью, и продолжила терзать «допрашиваемую» «всевидящим оком».

— Понятно, — наклонила голову Разольская. — Так я и думала. — Вскинула на ровесницу глаза, усмехнулась. — Арестовывать меня пришли?

— Поговорить, — заговорила наконец-то «всевидящая» сыщица.

— Это обнадеживает, — кивнула Генриетта и села в кресло перед накрытым для завтрака столиком. — О чем будем говорить?

— О том, зачем ты вчера чашечки с кофе переставляла, — сразу переходя к привычному обращению на «ты», сказала баба Надя. — Я это видела. Пока все за циркачом смотрели, ты чашечки переставляла.

— Переставляла, — согласилась Разольская. — Но ничего в них не добавляла.

— А зачем крутила по столу?

Совершенно оправданный вопрос снова заставил Разольскую ядовито усмехнуться:

— Арно приказал.

Здрасте-здорово. Опять причуды начались.

Надежда Прохоровна посмотрела на напряженно прислушивающуюся к их разговору собаку: Арно чутко прядал ушками, перебирал тонкими лапами. Умной собачонке не нравился хозяйский тон. Настораживали некие нотки.

— Считаете меня сумасшедшей? — догадливо поинтересовалась Генриетта. — Считаете, совсем старуха сбрендила, раз выполняет собачьи приказания? — горько скривила лицо, наклонила голову набок. — А зря. Арно поумнее многих двуногих будет. Он меня охраняет.

Понимаете, Надежда Прохоровна, — ох-ра-ня-ет. Я не зря везде ношу с собой собачку, Арнольд мой маленький бодигард. Он обучен замечать чужие или непривычные запахи на моих вещах. И кажется, — Разольская невесело усмехнулась, — вчера он снова выполнил свою задачу — спас мне жизнь.

— Тебе спас жизнь? — неуверенно переспросила баба Надя.

— Да, мне, — очень серьезно подтвердила Генриетта Константиновна. — Когда мы с ним вернулись к столику от иллюзиониста, Арно наморщил нос на мою кофейную чашку. Я ее отставила. Понимаете — не переставила, не поменяла с Мишиной местами, а отставила. Миша уже выпил свой кофе, я просто взяла его пустую чашку, поставила перед собой, и все. Все, понимаете?

Надежда Прохоровна недоверчиво смотрела на собеседницу. И Разольская, не выдерживая этого взгляда, разгорячилась:

— Я не знала, что Миша не помнит — выпил ли он уже кофе, или его чашечка все еще полная стоит! Я — не знала!! Миша вернулся за столик, залпом выпил кофе, и все!

— А почему ты его не остановила?

— Откуда я могла быть уверена, что кофе отравлен?!

— Но пить же его сама не стала!

— Так… — Разольская растерянно запнулась, повторила: — Я же не знала… Не могла быть уверена. А Миша так быстро схватил чашку, выпил… — И снова почти криком зашлась: — Я элементарно не успела его предупредить! Я на представление отвлеклась! На иллюзиониста смотрела!

— Угу, — пробормотала баба Надя. Разольской она поверила сразу и тут же поняла — признания Генриетты запутывают все окончательно.

Просто с ног на голову переворачивают.

В какую из чашек была добавлена отрава — в ту, что Богров прежде выпил (ведь, как говорил Паша, лекарство это не действует мгновенно), или в ту, что не понравилась Арно? (Еще вопрос вопросов: можно ли доверять предчувствию или нюху крошечного бодигарда?)

Кого, теперь получается, хотели убить — Разольскую или Богрова?

Чей кофе был отравлен?

Может быть, выпив из чашки Генриетты, Миша за горло через минуту схватился, потому что время пришло?

Расторопный Палыч, конечно, приказал чашечки для экспертизы запаковать, но поди теперь разберись — на обоих чашках обнаружат отпечатки пальцев Богрова… Генриетта в пер-читках была, испачкать краешек чашки помадой не успела… Паша приказал посуду не трогать, когда официант эти чашки уже на поднос составлял, так что расположение ничего подсказать не может…

Н-да, незадача.

И Генриетта вроде бы не врет. Надежда Прохоровна действительно видела только то, что Разольская предлагала собаке, как оказалось теперь, понюхать кофе. Как она чего-то в чашку добавляла, баба Надя и вправду не заметила…

Н-да, незадача.

Конфуз.

Надежда Прохоровна задумчиво кусала нижнюю губу… Вот к чему торопливость да самомнение приводят — к фиаско сыщика. «Пойдем, Паша, убийцу задерживать. Я все видела, все знаю…»

Тьфу, бестолочь самовлюбленная! Подставила Пашку! Тому теперь, поди, влетит от следователя по первое число. Побежали они, видите ли, с бабушкой «убийцу ловить», та все подозреваемой разболтала, процесс нарушила…

Всыпать бы этой бабушке!.. Чтоб впредь неповадно было в следствие нос совать.

— Чем отравили Мишу? — негромко прозвучал голос Генриетты Константиновны.

Надежда Прохоровна не стала попусту секретничать — все равно узнает скоро — и назвала лекарство.

— Так я и знала, — пробормотала Разольская. — Как все просто, как все хитро… — И замолчала.

— Что хитро? — переспросила баба Надя.

— Задумано убийство. Задумано и могло быть идеально исполнено.

— Идеально? — снова удивилась сыщица Губкина.

— Да. Совершенно безукоризненный, безупречный план. Если бы не Арно…

Плечи Разольской зябко передернулись, она обхватила их ладонями, стиснула крепко…

— Так ведь… — придерживая болтливый язык, не удержалась все же сыщица-пенсионерка Губкина, — я как раз тут слышала — наоборот…