— Выживет — отслужит! — прекратил я наметившуюся торговлю. — Не выживет — чур, не жаловаться, да и сейчас худо ему станет, голосить начнёт.

Осмотр при свете лучины — дело экстремальное. Но на счастье парня, перелом был хоть и открытый, но не очень тяжёлый. Собственно, косой перелом голени способен вылечить любой мало-мальски грамотный хирург. Но где его взять? Молодой врач Скопин и в позапрошлой жизни опытным не считался. Поэтому я взял на себя руководство, резал Ждан, а крутил кость Афанасий, которому, похоже, и это оказалось не в диковинку. По завершении медицинской пытки, когда раненый уже не мог кричать, ногу ему закрепили в деревянной бинтованной шине.

Место операции оказалось окружено любопытствующими ратниками, проходя к спальному месту, я слышал их пересуды. Причём уже в третьем пересказе повествование очень далеко удалилось от реальности. Устраиваясь на грубом войлоке, лекарь-недоучка засыпал под разговор караульных.

— Княжонок-то углицкий, слышь, сам-третей ходил взятого языка умучивать. Злые муки ему измыслил, видом отрок, а нравом что зверь лютый.

— Ишшо люд сказывал, в изумление приходит да крови христианской алчет! — В разговор вступил кто-то дальний, невидимый.

— Ничего дивного, норов-то яровитый[35]родителя его нам памятен, — под эту рекламу открытых демонстраций врачебного искусства ко мне пришёл сон.

Вроде глаза только закрылись, а мир вокруг тут же взорвался. Такое было стойкое убеждение при внезапном пробуждении. Вокруг раздавался грохот, периметр лагеря окружали вспышки выстрелов. От этой какофонии и в ожидании неизбежной ночной резни хотелось превратиться в мышь и уйти от опасности подземными лазами.

— Суетие-то не твори, род не срами, — крепко взяв за шкирку, остановил моё бегство потомственный воин Афанасий сын Петров. — Сторожам татаровя пригрезились, вот и тратят зелье[36]да свинец на пустое дело.

К пальбе присоединился расположившийся неподалёку гуляй-город, подвижная русская крепость, затем в общую канонаду влился рокот пушек с крайнего правого и левого флангов.

— То наряды[37]Новодевичьего да Симонова монастырей палят, — определил источник грохота неустрашимый ветеран. — Наши-то пушкари заспали, голова тутошнего полкового наряда Фёдор Елизарев сын Елчанинов в забавлении пребывает, не то, что на монастырях головы,[38]те порасторопней.

Опровергая его речи, сотрясая землю, рыкнули пищали нашего обоза. Весь войсковой стан опутал кислый пороховой дым, но огонь из всех стволов не прекращался.

— У страха зеницы вельми велики. — Бакшеев, похоже, как старый прапорщик, мог придраться ко всему. — Ишь как споро палят, в аер небесный[39]царёву казну мечут.

— А почто воевода ертоульного[40]полка князь Борис-то коснит,[41]— в темени и дыму по звукам угадывал течение сражения сын боярский.

Заслышав с поля брани лихой посвист, старый боец, проживший жизнь в боях, воспрянул:

— То наши, рязанские охочие людишки на сходное дело пошли, а головой у них, как пить дать, князь Семён Гагин, ужо он бесерменам задаст!

Чуть рассвело, как все бросились к лошадям, но сигнала к выходу не было, пальба полностью прекратилась. Скучившийся около меня народ воспрял духом и рвался в дело. У ограждения показался посыльный к воеводам, ратники забросали его вопросами. Послушав ответы гонца, Бакшеев, уже ставший за ночь для меня непререкаемым военным авторитетом, осенил себя крестом:

— Явил Господь-чудотворец милость, вселил страх в душу Казы-Кирея окаянного, бегут поганые прочь с Руси!

На ум пришла читанная в детстве историческая беллетристика.

— Может, заманивают татары, ловушку готовят?

— Нет, не засада то, сеунч сказывал, в становище крымском лошади раненые бьются, жилы им юртовщики[42]взрезали, по крайней нужде степняки такое творят.

Прискакавший воеводский служка затребовал меня к боярам. Те уже собирались в походной церкви на благодарственный молебен. В голове пискнул тревожный зуммер: как татары убежали, так могут и вернуться, а тут уже победу празднуют. Идея преследования отступающего противника у командующих войсками поддержки не нашла. Волей-неволей опять пришлось ссылаться на горние силы и сообщать, что ангелы небесные никак не оставят без поддержки христолюбивое воинство. Даже такие необоримые аргументы особо настроя отцов-командиров не изменили. Они ссылались на усталость людей, на отсутствие царского наказа да на то, что за грехи их тяжкие Господь может милостей своих лишить.

Только братья князья Трубецкие стояли за погоню, подумав, к ним примкнул и князь Черкасский. Воеводы же главного — большого полка решиться всё не могли. Вцепившись в Годунова, принялся улещивать его будущей славой победителя крымского хана, да наградами, да чинами, что наверняка на победителей польются ручьём. Заряженный уверенностью, переданной мне бывалым пограничником, я находил довольно убедительные доводы за быстрое преследование, несмотря на полное косноязычие и незнание местного армейского сленга.

— Ну, ежели княжич Димитрий, Аника-воин, и тот на царя Кази-Кирея[43]собрался вборзе, то и нам медлить да рядить более не след, — наконец принял решение Борис Фёдорович. — А то, истинно, лишит благодати Господь всеблагий и всевидящий гордецов, презревающих милости его.

Выходя из палатки, царский шурин вдруг повернулся и, слегка мне поклонившись, произнёс:

— Сделай милость, князь Димитрий, будь гостем в моих владеньях вяземских до возвращения из ратного похода. Присных своих с собой возьми, а вожей[44]до вотчинки своей я дам.

При произнесении приглашения сделался он совершенно масляно-умильным, как кот, что на обед мышей зовёт. Добредя до своего стана в обозе, я наконец-то завалился дрыхнуть, глаза же продрал только на закате, учуяв запах похлёбки. Присев к походному котелку, поел горячего рыбного варева да прослушал кучу новостей и слухов. Больше половины русской армии ушло преследовать кочевников, присоединились к ней и многие воины углицкого отряда. Оставшиеся в обозе весь день рыскали по татарским стоянкам и собирали брошенное второпях добро. Афанасий Бакшеев разжился двухведерным медным котлом, что прочими почиталось за великую удачу, добыча остальных была скромнее. В разговоре с пожилым воином выяснилось, что его отряд служилых людей ростовского митрополита большей частью отбыл домой.