набухла влагой неба простыня

седая чайка бродит по воде

под солнцем море розовое, где

в тумане дымном плавится маяк…

…

Какой же гад оставил здесь лежак?

Фей довольно потер ручки:

— Отличная работа! Мастак я все-таки! Ведь умею, когда захочу!

Сунул руку в карман и вытащил еще одну конфету:

— Держи! Заслужила!

Она разглядывала с интересом зеленый с золотом фантик:

— А это для чего конфета? Как называется?

— А для чего хочешь. Как назовешь — тем она и станет. Хочешь — «Конфетой-Золотой Монетой», а хочешь — «Завлекалочкой Безотказной». Или «Свадебным Тортом».

— А разве я могу? Я разве сумею как надо?

— Да все ты можешь! Ты действуй, а не сомневайся. Сомневаться — от слова «мять». То есть все, что задумала, — смяла и выкинула. Сама смяла — своими собственными ручками. А винишь Судьбу да Фортуну. А они и ни при чем совсем. Поэтому — без сомнения — назвала конфету и слопала ее со смаком. Действуй!

Она прижала конфету к щеке и начала вспоминать заветные желания.

Фей рассмеялся:

— Когда открываются Большие Возможности — оказывается, что желания твои — не только любовь и замуж, да?

Она задумалась на секунду и согласно кивнула, улыбаясь.

— Ну ладно, я пошел, мне в парикмахерскую пора! — Фей-Хуан сдернул шапочку, потрепал изрядную уже гриву, которая медными крупными кольцами наползала ему на глаза и уши, махнул ей ручкой и поскакал через лужи на Садовую.

Это чистая правда — я стихи только осенью пишу, когда последнее тепло драгоценное с каждым днем тает и плакать хочется от этого тонкого прозрачного света.

И остаются какие-то последние минуты Осени…

Октябрь

без пятнадцати…

Катится

к закату в оранжевом

платьице

осенняя девка распутная

октябрь ей — машина попутная

октябрь

без пятнадцати…

плакали

дождями осенними

к апали

метелью червонного золота

укрыться б до первого холода

Октябрь

без пятнадцати…

красного

плеснем в хрустали — и прекрасно нам

целую осеннего ангела

он жизнь перепишет мне набело…

Октябрь

без…

ах, не до смеха мне

опять мое лето уехало

рисую озябшими пальцами

картину —

октябрь

без пятнадцати…

Свежему ветру окно распахнется

навстречу

флаг занавески рванет и умчит в небеса

в черное небо гляжу — сентября

не замечу

все мне казалось — до осени есть

полчаса

есть полчаса — я успею запомнить все

песни

кожей впитать все тепло, все принять,

что дают

я ошибалась — минут нам осталось

тринадцать

осень настигнет нас

через тринадцать минут

В штабе осеннем докурят сентябрь

командиры

В небе осеннем осенняя птица кричит

Армия осени желтые чистит мундиры

армия осени красные гладит плащи

Осенний вальс — сжимают скрипку

пальцы тонкие

осенний бог в лесах играет

песни звонкие

багровый марш

и желтый вальс

и блюз оранжевый

осенний сон хоронит солнце

в бронзе заживо

все что октябрь сыпал мне

червовым золотом

сметет зима

восточным ветром

зимним холодом

осенний реквием играет осень —

жжет мосты

в осеннем пламени спалю

пустые хлопоты

янтарным глазом смотрит осень

в небо черное

клянется быть со мной всегда —

но я ученая —

целуй меня

и обнимай

и смейся, а потом

произнеси свое «прощай»

декабрьским шепотом

Испания, Гибралтарский пролив, город Тарифа

Какая Африка, оказывается, через пролив видна громадная! И горы, и небеса, и дома на горах, и леса под небесами, и корабли туда-сюда снуют, и глазастый «Ferry» — белоснежная громадина-паромище, который всего за полчаса до этой Африки домчит.

Я думала раньше, что 12 км по прямой — это громадное пространство, а это проливчик небольшой. Я на самолете над землей как раз иногда на эти 12 км вверх забираюсь и не охаю!

А когда мы уезжали, над Африкой дожди шли проливенные — нам все видно было, как будто за речкой этот дождь: туча лиловая нависла прямо брюхом над берегом, и с нее вода каскадами падает и поливает белый город на берегу, и горы зеленые, и полоску пляжа…

И тогда началась Сказка Исполнения Всего!

А напоследок я скажу…

«Не ходите, дети, в Африку гулять!» — так говорила в детстве мама, смотрела значительно на Семирамиду и грозила ей пальчиком. Семирамида была послушной девочкой, и в отличие от остальных детей, которые то и дело бегали гулять в эту самую Африку, мирно сидела дома, не высовывая носу. И нос у нее от такого образа жизни сделался совсем коротенький, прямо кнопочка мелкая, а не нос. Но желание все-таки вырваться когда-нибудь из цепких лапок мамочкиных и погулять по Африке не оставляло Семирамиду, а иногда просто распирало ее это желание во все стороны. И тогда на Семирамиде начинали от распирания появляться выпуклости. Впрочем, выпуклости эти скоро стали появляться и на других девочках с переменным успехом — видимо, и их распирало тоже.

Но, судя по величине всяких выпуклостей, Семирамиду распирало больше всех. И так ее знатно расперло, что вскоре уже только один магазин мог предложить ей одежду — «Три Поросенка» — вот как ее расперло! Но в «Три Поросенка» ходить скучно — уж больно у них одежки однообразные. Почему-то тамошние дизайнеры считают, что если на бесформенное туловище еще более бесформенную одежду нахлобучить, то это получится элегантно. Но получались чехлы то ли диванные, то ли танковые…