Некоторое время назад одному очень умному парню из первой роты пришла в голову интересная идея.

— Не связаны ли длительные периоды столь досадного явления с возникновением или продвижением тропических циклонов? — подумал он. — Вероятно, громадная масса наэлектризованных водяных паров, проносясь вблизи передающих радиостанций, каким-то образом нарушает условия распространения радиоволн?

Но как проверить столь революционную идею? Мы, при всей своей оснащенности, никоим образом не могли в тот момент узнать состояние погоды в Индокитае или вблизи Гонолулу. Во-первых, нам категорически запрещалось слушать гражданское радио. Любое гражданское радио нельзя прослушивать свыше тридцати секунд. Ни советское радио, ни американское, ни чье-либо иное. Во-вторых, полк ОСНАЗ не входит в перечень тех военных объектов, которым Госкомгидромет обязан поставлять предварительные прогнозы погоды по всему миру. Да и было бы очень подозрительно, если бы какие-то занюханные камчатские связисты регулярно получали сводки, положенные лишь летчикам перед вылетом или, например, морякам в походе. И, в-третьих, к нашему стыду, в полку не было ни одного фототелеграфа, который запросто мог бы принимать метеокарты, которые в изобилии распространялись в то время едва ли не десятком гражданских радиостанций. Парень тот светлоголовый недавно ушел в запас, но о догадке его интересной я помню и при случае постараюсь дать ей ход.

Время незаметно приблизилось к часу ночи. В зале ощутимо спадает напряжение непрерывной гонки за чужими секретами. Постепенно затихают телетайпы, и в зале становится несколько тише. Слышимость в это время на всех направлениях просто идеальная, да вот только не передает никто ничего. На холостом ходу гудят разогревшиеся за день электромоторы, свистят встроенные в стойки вентиляторы, душно. Вытираю со лба пот и иду к бачку с водой. В этом вопросе на КП все сделано как положено, все строго по Уставу. Вода кипяченая, кружка железная, цепь ее держит стальная, несокрушимая. Делаю первый глоток: фу, гадость застойная!

Возвращаюсь обратно и тяжело плюхаюсь на табуретку. Устал как собака. Ноги после очередного сумасшедшего дня уже не держат, да и спать очень уж хочется. Прикорнуть бы хоть на полчасика, да, как на грех, пост мой как раз напротив ясных очей нашего сменного начальника. Он хоть парень и свойский, но сами понимаете, дружба дружбой, а служба службой. Слегка отворачиваюсь в сторону и вроде бы как в задумчивости подпираю голову рукой. На несколько минут можно смежить свинцовые от усталости веки. Голова моя непроизвольно свешивается на грудь и тишина-а-а-а-а словно пушистое домашнее одеяло укутывает мою голову. Кажется, она будет длиться вечно. Блаженная, расслабляющая теплота медленно поднимается от запревших в сапогах ног и неспешно движется к давным-давно опустевшему животу.

Ах, черт, зачем я вспомнил про живот! Как некстати-то. Ведь в нагрудном кармане у меня лежит бережно завернутый в осьмушку газеты пряник. Я мгновенно просыпаюсь и непроизвольно сглатываю голодную слюну. Пряник жалко тратить просто так. Гораздо выгоднее съесть его с чаем, в столовой, но где она, эта столовая, где он тот чай? Рука сама тянется в нагрудный карман, и вот уже мои пальцы нащупывают вожделенный глазурованный кругляш. Теперь моя главная задача состоит в том, чтобы вытащить и сожрать его как можно незаметнее, поскольку кроме меня в зале еще несколько голодных ртов. Делая вид, что просматриваю припрятанную статейку, я ловко перекидываю пряник в левую руку и, прикрывая его от посторонних взглядов куском газеты, впиваюсь в него зубами. Поскольку кусок газеты оказывается перед моими глазами, я, естественно, прочитываю первую же попавшуюся на глаза строчку: «Рабочие завода «Уралмаш» на митинге, посвященном солидарности с вьетнамским народом… Председатель профкома предложил однодневный заработок… янки гоу хом… одобряем политику партии… не допустим…»

Меня словно толкнуло в спину. Янки!!! Черт побери, совсем забыл про такой позывной! Что там мне Ворохов пищал по Yankee?

Позабыв про недоеденный пряник, со всех ног бросаюсь в центральный зал за консультацией к оперативному дежурному. Хоть так и не полагается поступать в обычное время, но на КП в крайних случаях оператор с любого поста может обращаться к старшему офицеру напрямую. Крайний у меня случай или нет, решать некогда, и я смело врываюсь на центральный пост. Мне везет, сегодня у нас за главного дежурит капитан Воронин. Он тоже вымотан, как никак 16 часов торчит на посту и ни о чем другом, кроме как о чашке крепкого чая с лимоном, наверняка не думает. Но сантименты мне разводить некогда. Обогнув неудобно рассевшегося прямо на дороге планшетиста, подхожу к громадному столу и, чтобы привлечь к себе внимание, громко щелкаю каблуками. Михаил Андреевич медленно разлепляет смеженные веки и несколько мгновений молча смотрит на меня.

— Чего тебе… Александр? — наконец вспоминает он мое имя.

— Можно мне утренние радиограммы просмотреть? — указываю я глазами на сложенные слева от него толстые пачки телеграмм, — по делу нужно.

— Валяй, — милостиво кивает он, — ройся.

Благодарно кивнув, бросаюсь на подшитые кипы макулатуры, словно голодный коршун. Спасибо нашему дежурному капитану, благо он мне симпатизирует. Еще когда я впервые появился на КП, именно он дал мне несколько дельных советов, которые, впрочем, могут быть интересны только фанатам радиодела. А именно таким я в то время и являлся.

Впервые я познакомился со спортивным радиолюбительством в кружке, который работал, как мне помнится, в старинном здании. Теперь его занимает «Уголок Дурова». Кружок был небольшой, но преподавал в нем истинный знаток своего дела, сумевший очень быстро привить и нам любовь к делу, которому отдал всю жизнь. Бывало, он говорил нам, как бы между делом: «Когда я собирал свой первый… телевизор…» Это необычайно поднимало его престиж в наших глазах. Вы только представьте себе, шел 1965-й год и не во всякой советской семье был даже приличный радиоприемник, не то что телевизор. Лично у меня был небольшой, всего двухламповый радиоприемник «Москвич», через который я и получал скудную информацию из другого, забугорного мира. Именно этот инструктор научил нас не только собирать и обслуживать простейшие радиоприемники, но и вывел в большой эфир, дав первичные понятия о том, как отыскать в бесплотной сущности радиоэфира родственные души.

В те, не столь уж далекие времена это было неким прообразом современного Интернета. Там тоже каждый имел свой пароль — позывной. И каждый мог найти собеседника по интересам, в строжайших рамках радиообмена, разумеется. Но, тем не менее, это был маленький росточек личной свободы, который, протягиваясь из страны в страну, запросто помогал встретиться, пусть и заочно, с точно таким же любителем радио из Германии или, например, Бразилии. И я запомнил с тех пор на всю жизнь это радостное чувство свободного полета с континента на континент. Потому-то, оказавшись волею случая в полку ОСНАЗ, я почувствовал себя словно рыба в воде, причем знакомой чуть ли не с детства. Все что меня здесь окружало и составляло суть основной работы было мне в какой-то мере не только знакомо, но и любимо. И те офицеры, которые служили здесь не по приказу, а по любви, чувствовали, наверное, во мне родственную душу и относились к моей скромной персоне соответственно.