– А потом она пропала, – говорит Мэк и закрывает глаза.

– Послушай, Мэк, – говорю я. – Не обижайся, но я дам тебе маленький совет. Мой брат тоже боится летать. Так он просто берет, высыпает в рот горсть таблеток, и – ту-дууу! – храпит до самого Нью-Йорка. Почему бы тебе не действовать так же? Поверь, тебе будет гораздо легче.

– А потом она пропала, – говорит Мэк, – просто куда-то исчезла, когда мы закончили учебу. Я искал ее, но так и не нашел. Постепенно я стал думать о ней как о сказочной принцессе. Такое нежное и трепетное чувство. Не будем его как-то называть. Мне стало казаться, что она существует только в моем воображении. Что, если бы не моя любовь к ней, ее бы просто не существовало. Понимаешь?

– Понимаю, – говорю я. – Как не понять.

Автобан, по которому мы мчимся, ведет на юг. И, пока мы едем на юг, все идет хорошо.

Манон не умеет искать по карте града и веси. Штурман из нее никудышный. А на автобане если не свернешь, то никогда не попадешь туда, куда тебе надо.

Едем на машине по трассе. У Манон в руках карта.

– Нам скоро надо будет сворачивать, – сообщает она. – Вот тут.

Резко торможу.

– Нет, нет, не тут! – требует Манон. – Дальше! Дальше.

– Дальше?

– Да.

Едем дальше. Манон смотрит назад.

– Кажется, нам надо было свернуть в тот раз.

– Манон, ты уверена?

– Я не уверена! Это карта, а это – объемное изображение. Я же не сверху лежу на этой местности, чтобы быть уверенной в том, где право, а где лево.

Манон не лежит сверху на Европе. Над Европой не нависла Манон.

– Де Грие, не надо злиться! Я ведь не обещала, что буду хорошим штурманом.

Начинаются плантации хмеля. Нас обгоняют байкеры в черных кожаных куртках. Красный платок Манон парит в воздушных потоках.

* * *

Мы паркуемся в центре N, под каштанами. В N жарко, но свежо, будто у нас поднялась температура. Жаркое платиновое небо сияет.

– Манон, что ты любишь? – спрашиваю я. – Хочешь, я отведу тебя в какой-нибудь бутик, и ты купишь там все, что захочешь?

– Хочу! – Манон расплывается в улыбке.

Вот они, бутики, целая улица – предложение, а у меня на карточке целая куча платежеспособного спроса. Полное зазеркалье нарядных Манон.

– Ну, давай зайдем сюда, – говорит Манон неуверенно.

На двери звенит красный китайский колокольчик. Делаем три шага внутрь. В наших зрачках отражается полный магазин одежды. Три продавщицы одновременно делают элегантное движение нам навстречу.

– Какую-нибудь юбочку бы, блузочку бы, – лепечет Манон беспомощно и опускает плечи.

Я отступаю.

– Это надо покупать вместе с кожей, – щурится Манон в холодное зеркало.

Ее губы светятся в зеркале. Если бы у Манон были крылья, они бы не были белыми.

– Может, нам в другой бутик зайти? А то мне здесь ничего не нравится.

– Все как ты скажешь, солнце, – говорю я.

Продавщицы молча отступают на полшага. На их лицах вычерчивается легкое возмущение. Мы с Манон ретируемся задом. На улице переводим дух. Манон, не дав себе опомниться, взбегает по лесенке и ныряет в соседний бутик.

– Эй! – звонким голосом кричит она продавщицам. – Здравствуйте! Вы можете подобрать что-нибудь для меня?

Через три минуты Манон уже крутится перед зеркалом в новом наряде: бежевое, черное, кремовое, темное золото.

– Что скажешь? – спрашивает она меня.

– Прекрасно, – весело говорю я. – Примерь еще что-нибудь!

– Еще что-нибудь! – просит Манон.

Продавщицы наряжают Манон более необычно: оранжево-белая, пышно взбитая юбка, туфли на тонких каблуках, топик, газовый ярко-сиреневый шарфик.

– Вам безумно, безумно идет, – в восторге говорит одна из девушек.

Солнце заливает витрину. Я закрываю глаза рукой от ослепительного блеска, а когда открываю, Манон уже улыбается своей слегка асимметричной, иронической, хитроватой, чуть стертой улыбкой.

– Мы вас, наверное, ужасно утомили, – говорит Манон.

– О нет, – возражают продавщицы живо. – Вы – счастливое исключение, вас мы будем помнить несколько лет. Здесь по полгода никто ничего не покупает. Восемьдесят процентов коллекций остаются невостребованными.

– Так в вашей одежде никто не ходит?

– Кому в ней ходить?

– Как же вы еще не разорились?

Девушки поднимают глаза к небу.

– Де Грие, ты лучший человек на земле, – говорит Манон. – Ты – просто гений, – заявляет она, прицепляя к маленькой шляпке белую розу. – Ты – чудо, – заключает она, повеселев, и притоптывает туфлями на пят-надцати-сантиметровых витых каблуках (металл и стекло).

– Да, я чудо, – говорю я.

Одежду заталкивают в шуршащие полиэтиленовые пакеты, потом заворачивают в бумагу с золотой монограммой фирмы. Я расплачиваюсь кредиткой. С адским грохотом ледяная глыба моих «средств на счете» сползает с крыши и раскалывается о раскаленный асфальт. Под восхищенными взглядами продавщиц толкаю стеклянную дверь – звенит китайский колокольчик – мы выходим из бутика.

* * *

На улице пасмурно и жарко. Манон на шпильках, но ступает легко. Я чувствую ее так, будто сижу в ванне и на меня от Манон направлена струя теплого душа.

– А теперь рассказывай, – говорю я.

Такого хода Манон от меня явно не ожидала.

– Ну что же, – начинает она растерянно. – Я выросла в очень хорошей семье.

Тут Манон замолкает.

– Давай подробности, – подбадриваю я.

Манон задумывается.

– На краю деревни стоит дерево. Небольшое дерево с развилкой, в которую ударила молния. Теперь силуэт дерева напоминает половину ядра грецкого ореха. Круглая крона и сверху треугольная трещина. Я боялась ходить дальше этого дерева. Пугала сама себя, что там владения волков. Под деревом лежал большой камень.

– Это несущественная подробность. Она ничего мне не говорит.

– Ну, это мы еще посмотрим, – возражает Манон.

Мы поворачиваем за угол. Каменная терраса поднимает сад на полтора метра над улицей.

– Вот такое дерево.

Могла бы и не говорить.

– А чего ждать? Лучше сразу. А то потом я его забуду.

Манон обращается со мной, как с ребенком. Я хотел услышать о ее прошлом и неосторожно попросил подробностей. А она подсунула мне одну-единственную погремушку – дерево, расколотое молнией пополам. Вот как просто нейтрализовать де Грие.