— М-да! — произнес он мечтательно. — Не плохо было бы издать.

— Не плохо было бы дописать, — вторил Трубников.

— А что, может, еще допишу, — подмигнул Диман. — Но я не верю, что ты издашь. Пожалеешь денег. Литература — вещь неприбыльная. — Колесников тяжело вздохнул и покачал головой. — А когда-то, помнишь, мы мечтали создать свое издательство и выпускать только серьезную литературу, в первую очередь, конечно, себя. А что в результате? Я ушел в бульварную журналистику, а ты стал хозяином издательского дома, добился-таки цели, но не печатаешь даже собственных стихов. Потому что нерентабельно. Скажи, десять лет назад мы думали о презренной рентабельности? И в мыслях не допускали! Мы думали только о великой литературе.

— Возможно, я к ней еще вернусь, — улыбнулся Трубников.

— Не обманывай себя, — зажестикулировал Колесников. — Никогда ты уже не вернешься в большую литературу. Ты слишком для этого сыт. Посмотри на свое пузо, уже пиджак на пуговицу не застегивается.

— Возможно, ты и прав, — выпятил губы Трубников. — Я уже никогда не вернусь к стихам. Да и ты уже никогда не допишешь свой роман. А жаль. Я бы опубликовал вопреки рентабельности. Честное слово.

Трубников замолчал, Колесников тяжело вздохнул и покачал головой. После некоторой паузы Трубников подмигнул приятелю:

— Королеву Марго, ты, конечно, писал с Маргулиной?

— А что, узнается?

— Еще как.

— А этого прохиндея Пьера писал с себя?

— Но почему же с себя? — возмутился Колесников. — Как прохиндея — значит, сразу с Димана! Кое-что, конечно, выдернул из своей личности, не спорю, но вообще это образ собирательный.

— Понятно, — кивнул Трубников, спрятав в кулак улыбку. — А Мрачного Шарля писал с кого? Неужели с меня?

Брови Колесникова взметнулись вверх.

— С тебя? Что за бред? В образе Шарля и близко нет твоего. Об этом экземпляре я вычитал в энциклопедии.

Трубников надул щеки и задумался.

— А с кого ты писал… Э-э… — Трубников запнулся, да так и остался сидеть с открытым ртом и неоконченным вопросом.

— Ну? — нетерпеливо подтолкнул Колесников.

— Ладно! Бог с ним, с романом, — махнул рукой Евгений. — Психиатр с тобой беседовал?

— Сегодня у нас с ним был длинный разговор. Я ему залил про депрессию, но заверил, что подобное больше не повторится. Он поверил. Про убийство, конечно, ни-ни.

Трубников сразу нахмурился.

— Ты опять за свое? Хватит чушь городить! Никакого Олега ты не убивал. Он живой! Ты понимаешь?

Колесников испуганно втянул голову в плечи и с ужасом прошептал:

— Убивал! Еще как убивал! Ты мне не веришь? Я что, по-твоему, сумасшедший? Я хорошо помню, как всадил в него две пули. Одну в висок, вторую в лоб. Но это уже потом, в машине.

— Тогда почему он живой?

— Не знаю. Я не уверен, что он живой. Возможно, это его призрак.

Зрачки Колесникова расширились, и глаза снова сделались безумными. «Зря я начал эту тему, — с тоской подумал Трубников. — Вот идиот, вбил себе в башку и ничем не выбьешь. Нет! Ему все-таки следует подлечиться».

— Призрак, говоришь? А давай я тебе завтра его приведу!

— Не надо, Женька! — истерично закричал Колесников. — Только не его! Если приведешь, я снова вскрою вены прямо у тебя на глазах.

— Успокойся! — выдохнул Трубников, вцепившись в одеяло, которое Диман натянул на лицо. — Хорошо, я его не приведу. Только не кричи.

— Правда? — В глазах Димана сверкнуло что-то детское. Он испуганно повертел головой и прошептал: — Ты знаешь, он ко мне уже приходил. Домой. Я в глазок не посмотрел, открыл дверь, а он стоит такой прозрачный, бледный, грустный, шары выпученные. Стоит и в глаза смотрит. Я ни бе ни ме, тоже стою и смотрю. Пошевелиться не могу от страха. А он вдруг таким слабым-слабым голосом говорит: «Моя жена у тебя?»

Я затряс головой, потому что сказать ничего не могу. Он как-то очень печально вздохнул и сказал: «Извини. Тогда я пойду».

Развернулся и медленно-медленно пошаркал к лифту с поникшей головой. Но у лифта вдруг резко поднял голову, хищно улыбнулся (ты бы видел его улыбку, Женька!), затем провел пальцем по виску и пропел: «Свистят они, как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения». Тут я опомнился и захлопнул дверь. Припал к глазку — а там никого. Как у меня не случился разрыв сердца в ту минуту? Черт его знает!

Трубников внимательно изучал лицо приятеля и видел в нем неподдельную искренность. Если бы это было игрой, он бы почувствовал. Но в глазах Димана не мелькнуло никакого напряга. «Точно. Он сошел с ума на почве любви к Марго», — пришел к унылому заключению одноклассник.

— И все равно ты не похож на убийцу. У тебя слишком живые глаза. У убийц зрачки неподвижные, — вяло ответил Евгений, не надеясь, что этот аргумент подействует на спятившего просветленно.

Больной поднял глаза на друга и с ужасом простонал:

— Женька, а у тебя глаза неподвижные. Может, это ты убил Олега?

Когда он почувствовал, что тело Олега начало тяжело оседать на землю, Дмитрий подхватил его под руки и прижал к капоту. В ту же минуту изо рта убитого хлынула вишневая струйка крови. Пистолет еще был в руках, и на открытый мотор капали алые капли. Дмитрия затошнило. «Бросить и убежать! Уехать куда-нибудь, далеко-далеко. Мама!»

Убийца поглядел по сторонам. Вокруг ни души. До машины метров десять. Сердце билось так, что казалось еще немного, и оно проломит грудную клетку.

Колесников схватил убитого за подмышки и повалил на себя. Кровь наконец перестала капать в мотор, зато обильно полилась на его штаны. Колесников поволок труп к своему «БМВ», оставляя на дороге две полоски: борозду от тяжелых ботинок мертвеца и тоненькую струйку крови.

Тащить было нелегко. Труп был тяжеловат. Олег не относился к хилякам. «Только бы не выехала из-за поворота машина», — взмолился Колесников и тут же споткнулся о кочку. Он упал, сильно стукнувшись затылком о мерзлую землю. Труп свалился на него.

Колесников долго барахтался под тяжелым телом Олега, прежде чем удалось высвободиться и панически вскочить на ноги. «Бросить труп на дороге и уехать к чертовой матери!»

Дмитрий осмотрелся по сторонам. Вокруг по-прежнему ни души. Хоть бы вышла из леса Марго и помогла. Так нет. Она словно в воду канула.

Бедняга вновь поддел ладони под руки, сомкнул их на груди покойника и рывком приподнял. Однако не удержал равновесия и снова упал. Пришлось опять барахтаться под трупом и испуганно выбираться наружу. С третьей попытки Колесников поднял Олега и почти юзом поволок к автомобилю. Положив тело на обочину, Колесников снял с сиденья мешковину, расстелил на дороге, катнул на нее труп и ловко завернул наподобие ковра.