Короче, колонка — это тоже тюрьма, но без автоматчиков на вышках. Изнутри похоже на пионерский лагерь. Штаб, клуб, бараки, умывальник и туалет — на улице. Столовой только вот нет. Раз свободны — так и кормитесь сами, а то?

Ищите плантацию хлебных деревьев.

Вот идеал взаимоотношений государства и гражданина. Вечером посчитать всех — и в барак, а утром строем на работу. Насчёт пожрать и отопления — сами не маленькие, пощекотитесь.

* * *

Бараки тонкими перегородками внутри поделены на двухместные нумера. Узкие, как шкаф в хорошем гарнитуре. Все же лучше, чем общий барак с трехъярусными шконками в зоне. Имитация частной жизни. Пеналы для хранения карандашей ночью.

Встретили меня тамошние менты довольно обыденно. Вяло как-то, без энтузиазма. Но и кровь пить не стали особо — очень странные менты в Ахангаране.

Что-то здесь не так. Не иначе, подляна у них с подковыркой тут, многоходовая. Хороший мент, сами знаете — какой — тот, что мёртвый совсем.

Нужно будет срочно местных порасспросить — что за постанова тут, и как на неё следует реагировать.

— Ага! Приехал-с, голубчик? Ну-ну. Иди-ка в коридоре почитай наши правила распорядка. И подпиши тут и вот тут — со статьёй 222 ознакомлен.

На этом процедура зачисления в гвардейцы кардинала кончилась. Пошёл читать уставы нового монастыря.

Внимательно изучать всю их наскальную пиктографию. Вникать. Решил даже ознакомиться и со статьёй 222, правда, несколько позже, чем подписал бумагу. Какое непростительное легкомыслие!

Статья 222. Побег из-под стражи.

Побег из-под стражи или из-под охраны, совершенный лицом, находящимся в заключении под стражу или отбывающим наказание в виде лишения свободы, — наказывается лишением свободы до пяти лет

Побег, совершенный:

а) с причинением лёгкого или средней тяжести телесного повреждения;

б) особо опасным рецидивистом;

в) группой лиц, -

наказывается лишением свободы от пяти до восьми лет.

Тэк-с.

Значит — если никому не проломлю череп и не сгруппируюсь с небритыми лицами — дадут до пяти. То есть, учитывая какой я милый и весь положительный — года два пропишут. Для бешеной собаки это не срок.

Таким образом, побег — ну, в самом крайнем случае, со счетов мы сбрасывать не будем. Все побежали, как говориться, и я побежал.

Если они думают, что я, как человек чести, не побегу только потому, что подписал их филькину грамоту, это они зря. Какое огромное доверие мне оказывает государство. А вот если я не признал это государство? В одностороннем порядке, так сказать. Как тогда быть?

Если я не признаю новый Узбекистан — то и его законы для меня нелегитимны?

Ладно, вы только не сболтните кому — а то не миновать мне дурки. А там у них одно лекарство — сворачивающий на бок шею галаперидол, упаси господи! С моей полудохлой печенью я долго не протяну на галаперидоло-аминазиновых коктейлях доктора Сербского.

Ладно. Читаем дальше — стенд номер два. История нашего города. С картинками.

Посёлок возник в 1960 году в связи с началом строительства цементного завода; получил статус города в 1966 году. Статус города, вот оно что!

Из крупных промышленных предприятий — цементный завод, шиферный завод, комбинат асбестоцементных и теплоизоляционных изделий, завод «Сантехлит», комбинат строительных материалов и изделий из пластмасс, завод железобетонных изделий.

Вот и все. Такой вот град Кипеж. Конечная. Просьба освободить вагоны.

И ни оперного театра тебе, ни филармонии. Где же я теперь буду играть на скрипке?

Один только сплошной Сантехлит. Звучит, как нечто с замахом на большую литературу. Поэты Сантехлита объявляют войну имажинистам и декадентам! Конкурс острословов Сантехлита! Сантехлит готов платить за талант!

— Ну и что ты тут встал? Давай уже, в барак дуй!

Из краеведческого экстаза меня вывел старлей с усами как у основоположника узбекского соцреализма — Хамзы Хакимзаде Ниязи.

Вышколенный усиленным режимом я не привык подвергать сомнениям приказы офицеров МВД. Однако беспрекословное подчинение приказам — подразумевает их точность и максимальную детальность. Ни одна падла мне до сих пор не сказала, в КАКОЙ барак идти.

— А в какой барак, гражданин начальник?

— В каком место есть — давай, дуй. Подъем завтра в шесть. Тут у нас с эти строго, не санаторий. И не зона.

Вот ведь — оказия! Я и забыл, что на свободе есть такая идиотская штука — выбор. Выбирай барак, какой нравиться, вот она — свобода. Свобода выбора. А по-моему, выбор, а в особенности выборы в нашей стране — тоже тот ещё абсурд.

Подумайте, почему-то вот в царской России царя не переизбирали аккуратно — каждые пять лет? Обходились ведь без этого фарса.

Представьте, московские ведомости того времени пишут: «Самодержец всероссийский, государь Николай II Романов выиграл очередные выборы и остаётся на четвёртый царский срок. Он теперь ограничен законом — с 7 до 5 лет. Таким образом, решившись на досрочные выборы, Николай II «потерял» два года царства. Но правду говорят: никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Отказавшись от двух лет царства в старой редакции конституционной статьи, самодержец фактически заручился поддержкой населения, как он сам замечает, на 10 лет вперёд».

Ну, вот, кажись, и жилье моё новое. На сколько я, интересно, тут застряну?

Барак колонки — это длинный коридор с покрашенным в тот самый, хорошо знакомый всем цвет баклажанной икры деревянным полом. Цвет пола в школах, больницах и тюрьмах.

По двум сторонам коридора — комнаты-ячейки. Соты, наполненные колонистами. Завтра в шесть утра великая страна их снова востребует.

Пришло время делать выбор.

Рванув первую же дверь, я вдруг сразу оказался на ярко освещённой сцене. На меня уставилось несколько пар недовольных глаз. Глаза источали неприветливую энергию. Обладатели глаз сидели вокруг небольшого столика. Столик украшали кильки в томатном соусе и колода карт. Мне показалось, что я уткнулся носом в картину «Псы играют в покер».

Рассмотреть их в достойных читателя деталях не удалось — какая-то грубая сила толкнула меня в грудь, и я снова очутился в коридоре с баклажановым полом.

В покер поиграть сегодня, видимо, не придётся. Хрен с ним. Главное чтоб в коридоре, продуваемом всеми ахангаранскими цементными ветрами, теперь спать не пришлось.

Мысленно перекрестившись — я толкнул следующую дверь.

Там, положив на тумбочку арестантскую газетку «Вакт» пил чай человек удивительной худобы и огромного роста.

Он мельком глянул на меня и тут же вернулся к своей медитации на стену барака. Иногда он прерывался, чтобы с хрустом сломать в костлявом кулаке сушку, и медленно, будто сделанную из золота, осторожно перенести её по крохе в свой по шагаловски кривой рот.