– Я себе покупаю, – ответил Игорь, слегка раздраженный ее реакцией. В конце концов, ей-то что.

– И жить тут тоже вы будете? – продолжала шептать Маша.

– Естественно.

– Но Ольга Петровна... Я думала... Я специально спросила... Господи, а я так надеялась...

Машу как будто ударили. Она сгорбилась, съежилась, будто из нее вышел весь воздух, закрыла лицо руками и замерла.

Игорь растерялся. Попалась же психопатка на его голову. То дергалась, теперь вообще в ступор впала, сейчас еще в обморок грохнется. И чего делать? Он встал, подошел к ней, похлопал по плечу.

– Маша... С вами все в порядке? Может, воды?

Маша убрала руки, встряхнулась, обняла себя за плечи.

– Извините, пожалуйста. Со мной все в порядке, я просто очень расстроилась. Я так поняла, что это Ольга Петровна себе покупает квартиру. Обрадовалась уже, а тут... Извините.

– Ну так и что? Какая разница, кто покупает? Я же не отказываюсь... – Не понял Игорь.

Маша как-то странно на него посмотрела.

– Но вы сказали – вы себе покупаете.

– Да.

– И жить будете сами?

– Да, я же сказал.

– Ну так и не выйдет ничего.

– Да почему, господи?

– Потому что вы – мужчина.

– И что?

– Мужчинам же нельзя.

– Господи, Маша, – не выдержал Игорь. – Я ничего не понимаю. Что у вас тут за шовинизм наоборот? Я всегда считал, что мужчинам всегда можно больше.

Маша раскрыла глаза еще шире.

– Так вы ничего не знаете? Совсем ничего? Я говорила Ольге Петровне...

– Ну, она обмолвилась, что у вас там какие-то сложности... С семьей что-то...

– При чем тут я? То есть да, у меня да, сложности, но дело совсем не в этом. Дело в этой квартире, даже не в квартире, в доме... Он же проклятый... Вы что, правда совсем ничего не знаете? Понмаете, тут такое дело...

История оказалась следующей. Собственно, даже истории-то никакой не было, просто набор разноречивых фактов, складывающийся, тем не менее в картинку весьма несимпатичную. В доме умирали люди. Не все подряд, а исключительно лица мужского пола, причем не младенцы и не совсем старики, а именно мужчины, находящиеся, так или иначе, в пределах половозрелого состояния. Умирали все от естественных, совершенно нормальных причин, если, конечно, смерть здорового нестарого мужчины можно вообще отнести к категории нормальных событий. Кто-то погиб во время несения армейской службы, кого-то сбила машина, кто-то был забит насмерть в пьяной драке, кого-то разбил инфаркт... В общем, цепь совершенно не связанных, казалось бы, между собой скоропостижных смертей, если бы не то, что все это постигало обитателей одного дома. Опять же, случается всякое, но было замечено – как поселяется в доме мужчина (подросток, юноша), так – в скором времени жди беды. Цепочка тянулась издавна, и, собственно, замечена-то, наверное, была не сразу, о начальных ее этапах расспросить было некого, потому что люди, по понятным причинам, в доме старались надолго не заживаться. Никто из нынешних жильцов не жил тут дольше пяти-шести лет, кроме бабки Матвевны с первого этажа. Та, одинокая бездетная вдова, жила давно, еще с конца пятидесятых, потому что бояться и терять ей, по ее же словам, было некого. Собственно, от Матвевны все новопоселившиеся и узнавали о проклятье, лежащем на доме. Матвевна же и отслеживала с несколько жадным интересом судьбы новых жильцов мужского пола, передавая и разнося очередные печальные новости со скоростьью звука. Естественно, что каждая новая трагедия только усиливала отток жильцов со злого места. Обмены, отъезды, а в последнее время – продажи следовали одна за другой, так что контингент обитателей постоянно обновлялся, новых желающих въехать в дом становилось все меньше, а цены на квартиры неуклонно падали.

Причина же такого несчастья до конца была неясна. По словам вездесущей Матвевны выходило, что раньше, когда-то давно, то ли еще до войны, то ли сразу же после, жившая в доме девица наложила на себя руки от несчастной любви. Что-то она с собой такое нехорошее сделала – то ли повесилась, то ли из окна сиганула. Да еще, как оказалось – беременная. Никаких больше подробностей – ни как страдалицу звали, ни даже в какой именно квартире случилось несчастье – Матвевна не знала, так как сама свидетельницей не была – переехала в дом уже после, но слышала якобы от не уехавших тогда еще изначальных жильцов, что перед смертью несчастная прокляла все мужское племя от мала до велика. Отчего, собственно, все и беды.

Нельзя сказать, чтобы все уж жильцы воспринимали свалившуюся напасть как данность. Некоторые, особенно прогрессивные в смысле наметившегося в последнее время поворота в сознании масс к корням и истокам, думали, что освящение дома поможет избавиться от проклятья. Два года назад приглашали в дом батюшку из Елоховского собора. Но дело не заладилось. С самого начала не желали разгораться в доме церковные свечи – чадили и гасли, затем разлилась святая вода, а в довершение всего сам батюшка поскользнулся на лестнице между вторым и третьим этажами и вывихнул ногу. На этом все дело было закончено. Впрочем, всезнающая Матвевна потом говорила, что все равно бы из этого ничего путного бы не вышло – надо было не лестницу святить, а служить заупокойную, а этого сделать нельзя, так как имени-то несчастной все равно никто и не знает. Ровно через неделю после описанных событий новый жилец из верхней квартиры, поехав в командировку в Америку, зашел по делам в офис фирмы, располагавшейся на сотом этаже одной из башен-близнецов. Надо ли говорить, что это случилось в аккурат одиннадцатого сентября? После этого семья погибшего выехала из дома, кажется, вообще бросив квартиру пустой, а следом за ней уехали соседи со второго... В общем, проклятый дом, и только.

Игорь не знал, что и думать. Бредовая история, нечего больше сказать. Впрочем, и сама-то Маша не производила впечатления душевно крепкой особы... Кстати, а как она сама оказалась в таком проклятом доме? Именно этот вопрос Игорь ей и озвучил.

Все оказалось банально донельзя. Маша вышла замуж, жила у мужа. Сама она из Подмосковья, у мамы там сельский дом, жить в нем семьей несподручно, если только летом, и вообще – Москва есть Москва. Родился ребеночек, мальчик. Стали ругаться. Год так ругались, ругались, потом – как бывает, не сложилось, подали на развод. В деревню Маша с ребенком ехать отказалась, пришлось разменивать мужнину квартиру. Разменом занимался сам муж, оно и естественно – мужское дело. Он и нашел эту квартиру для Маши. Неизвестно, был он в курсе проклятия, или нет, Маша только помнит, как он радовался – еще бы, за три комнаты выменял четыре, им с сыном эту, и себе где-то в Измайлово. И она тогда рада была – в Москве осталась, в своей квартире, да еще место такое хорошее...

Матвевна, конечно, к ней в первый же день притащилась, стала пугать. Ну да Маша особо-то не верила, мало ли, что темная бабка порасскажет. Несколько лет она так спокойно жила. Да, при ней на шестом мальчика в армии убили, а сосед с третьего под машину попал, ну да с кем не бывает... После истории с освящением Маша, конечно, тоже струхнула, но, подумав, совсем уж было решила списать свой страх на массовый психоз от терроризма...