– Ты невыносима, – фыркнула Яна и замолчала.

Мне же стало как-то весело. Я взяла, да и снова отключила связь. Да, повела себя неприлично, невоспитанно до ужаса. Но Яночка – она как мать-земля. Перезвонила, конечно.

– Что-то разъединилось, – сразу сказала она, и в мыслях не держа, что это я – та самая помеха на линии.

Я не стала снимать с себя вину. Мне хотелось ее позлить. Я призналась, что отключила связь намеренно, и на минуту между нашими разговорными устройствами повисла тяжелая пауза. Ей и хотелось на меня наорать, но она не стала. На мужа своего она бы орала как оглашенная. Он тоже был любитель пошвырять трубки. Мы у нее все такие, с закидонами. Впрочем, его закидоны хуже. Ведь даже если кому иногда и хочется броситься на кого с кулаками, это же нельзя.

– Ты бы заехала к маме, – неожиданно сказала она.

– Зачем? – удивилась я.

Поездки к маме я практиковала нечасто. Как-то не были мы особенно близки. Она и любила больше Яну. Всегда отрицала это, но я знала, что с Янкой у нее всегда были отношения, а со мной – одни проблемы. Я и родилась поздно, когда мама была, как бы это сказать, измотана действительностью. Такого «подарка» от жизни она уже и не ждала. Хотела на пенсию, хотела покоя. А тут я. Да еще и памперсов тогда не изобрели.

Обычно любят младшеньких, но не в нашем случае. В чем тут дело – пойди разбери. Может, в том, что Яна была ответственным взрослым человеком, с сыном – мужем – квартирой – деньгами – обязанностями, тянула, как мама выражалась, воз. Я же каждый раз вызывала у мамы недоумение.

– Не верится, что тебе уже дали паспорт. Я бы тебя так за ручку бы и водила, – пожимала мама плечами, когда видела меня.

Бессмысленная рутина моего бытия проходила сквозь меня, не оставляя особенных следов, и к двадцати восьми годам я умудрилась сохранить беззаботный, даже раздолбайский вид. Как говорит мама, меня постоянно хочется покормить манной кашей и посадить за уроки. Ей кажется, что из меня никогда не выйдет никакого толку. Потому что я ничего не хочу. И это правда. Единственное, к чему я расположена, это сидеть с ногами на диване и слушать, как Алексей разговаривает по телефону. А самой потихоньку расстегивать его рубашку. Но это, кажется, не может считаться достойным делом жизни. Жаль.

– Она там что-то тебе хотела отдать. Сказала, что хочет тебя навестить.

– Ужас-то какой. Только не говори, что у нее остались еще банки! – испугалась я.

Речь шла об очередной порции огурцов в уксусе, которые я ненавидела с детства. А мать консервировала и консервировала с упорством маньяка – огурцы, помидоры, лечо, синенькие, которые мне казались тухлыми, даже если были только с грядки, – они так противно расползались после термической обработки. Еще мама героически варила варенья, хватаясь за поясницу и переводя целые тонны сахара. В ход шли колючий крыжовник, клубника, малина, смородина и, конечно же, черника, которую мы – в принудительном порядке – всеми семьями были обязаны собирать по окрестным дачным лесам. Лешка выл, отказывался, кричал, что не позволит убивать машину на этих убогих дорогах, – но ехал. Не мытьем, так катаньем. Вот только… прошлым летом. Я вдруг вспомнила, что никуда он со мной не ездил. Мы таскались на дачу с Олеськой и ее дочкой, я была за рулем. Странно.

Вот это – сто процентов – страннейшее изменение в его поведении. Мало того что он проигнорировал дачу. Он дал мне машину. Даже туда. Постоянно мне ее дает. Лишь бы отделаться от меня. Ну, не иначе он мне действительно изменяет. Что пишут форумы про мужчин, разлюбивших машину?

– Банки кончаются только к весне. Так что, – Янка продолжала с ноткой счастливого садиста в голосе, – если не заберешь сама, она поедет к тебе. А ей тяжести таскать – сама понимаешь, нельзя.

– Я… я заеду. Завтра, – тут же сдалась я. Буду завтра сидеть за маминым столом, давиться смородиновым вареньем и уклоняться от вопросов о моей жизни. Высижу максимум часа три. Как раз до того момента, как мама перейдет к инструкциям. И она, и Яна обожают давать мне инструкции. Они даже говорят с одинаковыми интонациями – менторскими, строгими. Только вот говорят разное. Одна учит меня смирению и призывает не дурить, другая настоятельно требует, чтобы я изменила мужу. Почему-то я слушаюсь вторую.

– Ну, как знаешь. Мне пора, звони. – Яна засуетилась, в голосе ее появилась досада. Будто я ее отрываю от дел своими разговорами.

– Вообще-то ты мне звонила. От работы меня оторвала, – едко уточнила я.

– Ты чего такая гадюка сегодня? Яду скопила? Девать его некуда?

– Как твой муж поживает?

– Нормально поживает, – нахмурилась Яна. – Работает.

– Разведись с ним.

– Ты мне что, решила совет дать? Дождись, пока я у тебя его спрошу.

Я снова отключилась, на сей раз любимая сестричка не стала перезванивать. Я посмотрела на часы. Рабочий день неумолимо клонился к вечеру, пора было потихонечку выкатываться домой. Но не хотелось. Одно дело сидеть на работе и предаваться безделью. Другое – предстать перед Лешкой. Больше всего я боялась посмотреть ему в глаза. Мне казалось – он сразу все поймет. И выкинет меня из окошка. Прямо в сугроб. Проблем-то больших не будет, мы живем на первом этаже. Выбросит, закроет форточку и больше никогда обо мне не вспомнит. Ужас. Но еще больше, чем этого, я боялась, что он, когда я приду, не обратит на это никакого внимания. Так и будет читать новости в Интернете. Потом попросит котлет. И все. Вот будет ужас. Поэтому я сидела и сидела, упорно игнорируя требования трудового законодательства.

– Ты домой-то идешь? – спросила наконец Верочка, девушка из-за стола напротив.

– Придется, – вздохнула я.

Верочка – добрая душа. Мы с ней всегда вместе ходим обедать, а за соседними столами мы просидели вот так добрую пятилетку. Если Карина лютовала и торчала в нашем отсеке, мы переписывались по «аське»[3]. Только без «о-о!», это было бы слишком заметно. Верочка знала все о моей затее с изменой мужу. На самом деле, хоть она, кажется, была против, но М@стера_д_д мы с ней выбрали вместе. Он ей показался относительно приличным парнем. Сама она жила с каким-то жутким типом, который писал диссертацию и считался гением. Он ее писал, кажется, уже лет восемь. Верочка зарабатывала немного, но он, ее гений, был неприхотлив. Правда, выпивал. Я его никогда не видела. Не думаю, что он бы мне понравился.

– Идешь? – спросила она, стоя уже в пальто.

Я вздохнула и выключила компьютер.

* * *

В целом писатели вели себя хорошо. Главным образом потому, что выбора и возможностей вести себя плохо писателям дадено не было. Незачем баловать творческую интеллигенцию излишней свободой. Их график был составлен умело, с тем чтобы свободными оставались только поздние вечера. Обеды не в счет, они проходили под строгим контролем принимающей стороны – библиотекарей. И хотя разведка донесла, что великий русский писатель Захарчук все же раздобыл себе где-то водки, в целом мероприятие двигалось вперед без заносов. Чего, кстати, не скажешь о транспорте. Тамбовская область оказалась весьма занесенной снегами и почти совсем не расчищенной.