Мэлори выдавливает улыбку. Сегодня она не в настроении шутить над суровой реальностью. Имена родителей засели в голове. В душе теплится надежда, однако она вот-вот затухнет.

– Вы чем-то взволнованы, – произносит Рон. – Надеюсь, с детьми все хорошо? Позволю себе заметить, они уже не дети…

– Рон, к вам кто-нибудь заходил? Человек из переписи населения?

Мэлори необязательно видеть лицо Рона, чтобы понять, насколько он напуган ее вопросом. Одного упоминания о чужаке, который стучится к нему в дом, может быть достаточно, чтобы Рон молча захлопнул перед ней дверь.

Однако Рон пока не убегает.

– Нет, – медленно отвечает он, и Мэлори слышит, с каким трудом ему дается каждое слово.

Рон пытается шутить:

– Хотя возможно, я просто спал или глубоко задумался и принял стук за плод воображения…

Неудавшаяся шутка виснет в воздухе. Рон продолжает:

– Зайдете? Я в последнее время, знаете ли, не слишком люблю прогулки.

Мэлори заходит. Она до сих пор ошеломлена, ей не терпится поделиться с Роном. Снова приходится долго стоять с завязанными глазами и слушать, как он звенит засовами.

– Раньше я жил в офисе. Вот только там весьма подозрительное окно. Я его, конечно, загородил и двадцать раз проверил. И все же… оно мне не нравится.

Мэлори едва не вскрикивает от неожиданности, когда Рон дотрагивается до ее руки.

– Я переехал, – продолжает Рон. – Теперь обитаю в кладовке среди фильтров и канистр с машинным маслом. Признаться, иногда думаю – а не распить ли одну из них?

– Ну что вы, Рон…

– Видите ли, я не слишком приспособлен к новому миру. Ну да ладно!

Он тянет Мэлори за руку, ведет в глубь дома. Продвигаться легче, чем раньше, – Рон, вероятно, частично избавился от хлама. «Даже в самом отчаянном положении человек пытается обустроить жилище», – отмечает про себя Мэлори.

Впрочем, пахнет по-прежнему ужасно. Смесь пота и бензина. А еще мочи и не только…

Мэлори идет за Роном по узкому проходу. Это, наверное, коридор, просто узкий из-за громоздящихся вдоль стен вещей.

– Вот мы и пришли, – объявляет Рон.

Мэлори не слушает, она думает о родителях.

Не может быть! Неужели они живы?

– Хотите выпить? У меня есть немного виски. Я как раз искал повод.

– Нет, спасибо, Рон.

– Давайте присядем! Представляете, я держу в доме целых два сиденья. Хотя, может быть, зря.

Он снова тянется к руке Мэлори и натыкается на стопку бумаг.

– Что это у вас?

Голос звучит настороженно.

– Это оставил человек, который ведет перепись.

Если бы Рон немедленно выставил ее за дверь, Мэлори не удивилась бы. Однако он берет ее свободную руку и усаживает на деревянный табурет.

– Рон, вы слышали о поезде? – спрашивает она.

И сама себе кажется сумасшедшей. Какой нелепой, должно быть, представится Рону Хэнди вся эта история. Он-то не выходил за пределы заправки уже много лет.

– Слышал, – неожиданно отвечает он. – Поезд, который идет вслепую.

– Что вы знаете? – поспешно спрашивает Мэлори.

– Позвольте для начала поведать вам, каким образом я о нем узнал. Должен предупредить – я ужасно боюсь. И включу совсем ненадолго – если нам нельзя их видеть, вероятно, слышать тоже не стоит.

Мэлори обхватывает себя за плечи, нащупывает длинные рукава толстовки, вспоминает Анетт. Рыжую Анетт, бегущую с ножом по коридору школы для слепых.

Громко шипит радио. Мэлори вздрагивает. Затем слышен голос диктора:

– …до нашествия я очень это любил!

Рон быстро щелкает выключателем.

– Видите, не так уж я отстал от жизни. На этой самой волне как-то упомянули поезд. А что вызвало ваше любопытство? Не бумаги ли, которые вы держите?

– Да, они.

– Полагаю, вы принесли их сюда, чтобы я прочитал. Соответственно, я должен буду снять повязку…

Мэлори понимает: еще немного – и момент будет упущен. Сейчас Рон объявит, что не намерен ничего читать, и вежливо попросит ее удалиться.

– Там есть список выживших! – быстро говорит она. – По многим штатам, по каждому городу.

– Правда?

– Да, я нашла своих родителей.

– О, Мэлори… – сочувственно произносит Рон, а затем раздается давно забытый звук: бульканье разливаемого по стаканам спиртного. – Возьму на себя смелость утверждать, что выпить вам все же не повредит. Да и мне. Если я собираюсь читать, мне придется снять повязку.

Мэлори никогда раньше не видела Рона Хэнди. Только слышала голос. Она много раз говорила с ним через дверь и заходила в гости. Однако ради собственной безопасности Рон всегда настаивал, чтобы она оставалась в повязке.

Мэлори ощущает тыльной стороной ладони холодное прикосновение – Рон подает ей стакан. Она принимает.

– Ну что? Готовы? – спрашивает Рон.

Голос у него взволнованный. Нервничает. Мэлори тоже. Что она сейчас увидит? Как выглядит Рон Хэнди?

– Рон, вы совсем не обязаны…

– Нет-нет. Я хочу, – возражает Рон.

Мэлори слышит его учащенное дыхание, скрип стула.

– Боже мой! – восклицает Рон Хэнди. – А вы красавица! Я и не знал, что живу рядом с мечтой! – Потом добавляет: – Длинный рукав. В жаркий день. Вы считаете, они могут прикоснуться?

Мэлори снимает повязку. Рон Хэнди крупнее, чем она ожидала. Похож на большого напуганного ребенка. Оба неловко улыбаются.

– Да, – говорит она, – считаю.

– Вы рассказывали о слепой женщине, которая сошла с ума. Все время о ней думаете, да?

– Да…

– Понимаю.

Они какое-то время стоят, уставившись друг на друга. Изучают. У Рона уставшее лицо, в глазах страх. Еще приходит мысль: до нашествия Рон, наверное, был состоятельным человеком.

– Спасибо, что назвали меня красавицей, – улыбается Мэлори. – Я живу с двумя подростками. Мне давно не говорили ничего приятного.

Рон протягивает руку со стаканом, они чокаются.

– Выпьем за дружбу! – произносит Рон. – И за то, чтобы сохранить рассудок, как бы твари ни старались нас его лишить.

Они пьют.

Мэлори изумляется: как же много кругом хлама! Кучи всякой всячины громоздятся от пола до потолка. Радиоприемник. Детская кроватка. Коробки с проводами и инструментами. Одеяла и консервы. Банки с краской, старые журналы и канистры с бензином. Рон стоит рядом с раскладным садовым стулом. На нем спортивная куртка на молнии и шорты.