Благодарю за Ваш ответ и добрые слова. Не нужно извиняться за задержку с ответом. Я был счастлив получить Ваше письмо, и все тут.

16-е число меня устраивает. Да, я работаю, но мне положен отпуск, и я его использую. С нетерпением жду встречи с Вами. Не откажите в любезности написать, когда и где Вам удобно будет со мной увидеться.

Искренне Ваш

Тристан Сэдлер

Дверь открылась, и я вскинул взгляд, удивившись тому, как испугал меня этот звук. Желудок сжался, и я вдруг понял, что страшно боюсь предстоящей встречи. Но вошел мужчина. Он огляделся, рыская глазами по сторонам, почти как дикий зверь, а потом сел в дальнем углу, спрятавшись за колонной. Мне показалось, что он посмотрел на меня подозрительно, прежде чем скрыться из виду, и я бы задумался над этим, не будь мои мысли заняты другим.

Дорогой м-р Сэдлер!

Давайте встретимся в час дня, если Вас это устраивает. Рядом с Кэттл-Маркет-стрит есть приятное кафе, оно называется «Кафе Уинчелла». Вам всякий покажет.

Мэриан Б.

Я взял со стола подставку для салфеток, чтобы занять руки. Правая рука тут же дернулась в спазме, и подставка выпала, рассыпая салфетки по скатерти и по полу. Я тихо выругался и нагнулся, чтобы их подобрать, а потому не заметил, как дверь снова открылась, вошла женщина и направилась прямо к моему столу.

— Мистер Сэдлер? — запыхавшись, спросила она.

Я поднял голову, раскрасневшись от усилий, и вскочил, теряя все слова, теряя слова.

Олдершот, апрель — июнь 1916 года

Я разговорился с Уиллом Бэнкрофтом на второй день по прибытии в Олдершотские казармы.

Нас привозят ближе к вечеру, в последний день апреля, — группу всклокоченных мальчиков, человек сорок, громогласных и вульгарных; от нас разит потом и фальшивым героизмом. Те, что успели познакомиться, сидят вместе в поезде и непрерывно болтают, боясь тишины, — каждый старается заглушить голос соседа. Те, кто никого не знает, ссутулились на сиденьях у окон, прижимаясь лбом к стеклу и притворяясь спящими или глядя на проносящийся мимо пейзаж. Кое-кто осторожно говорит об оставленном позади — о семьях, о девушках, по которым они будут скучать, но о войне не упоминает никто. Можно подумать, мы — школьники на экскурсии.

Мы выходим из поезда и сбиваемся в кучки на платформе, и я оказываюсь рядом с юношей лет девятнадцати, который беспокойно озирается, окидывает меня взглядом и явно сбрасывает со счетов как не стоящего внимания. На лице у него — тщательно выстроенное выражение, смесь покорности судьбе и злости; щеки пухлые и словно ободранные, как будто он брился тупой бритвой в холодной воде, но стоит он прямо, оглядываясь вокруг с таким видом, словно не верит в приподнятый настрой других мальчиков.

— Только посмотреть на них, — холодно замечает он. — Вот же идиоты, все до единого.

Я поворачиваюсь, чтобы разглядеть его получше. Он выше меня, с аккуратной стрижкой, похож на прилежного ученика. Близко посаженные глаза прячутся за стеклами очков в роговой оправе, придающих ему сходство с совой, — время от времени он их снимает и массирует заметную красную вмятинку на переносице. Он напоминает мне одного из моих школьных учителей, только он помоложе и, видимо, менее склонен к вспышкам беспричинной злобы.

— Это все бессмысленно, верно ведь? — продолжает он, глубоко затягиваясь сигаретой, будто желая за один раз вдохнуть весь никотин.

— Что «это»? — спрашиваю я.

— Это, — кивает он на других новобранцев, которые болтают и хохочут, словно мы приехали развлекаться. — Все это. Эти кретины. Эти казармы. Нам тут не место, никому из нас.

— Я хотел сюда попасть с самого первого дня, как все началось.

Он взглядывает на меня, решает, что получил обо мне достаточное представление, презрительно фыркает и отворачивается. Давит окурок ногой, открывает серебряный портсигар и вздыхает: тот оказывается пустым.

— Тристан Сэдлер, — говорю я, на этот раз протягивая руку, — мне не хочется начинать свое пребывание в армии с раздоров. Он смотрит на мою руку секунд пять, а может, и больше, и я уже начинаю думать, что придется ее с позором убрать, но наконец он кратко кивает и пожимает ее.

— Артур Вульф, — говорит он.

— Ты из Лондона?

— Из Эссекса. Из Челмсфорда, если совсем точно. А ты?

— Чизик.

— Неплохое место. У меня там тетя живет. Элси Тайлер. Ты с ней не знаком, наверное?

— Даже не слышал.

— Она держит цветочную лавку возле Тэрнем-Грин.

— А я — «Сэдлер и сын», мясная лавка на главной улице.

— Ты, надо полагать, сын.

— Был.

— Ты наверняка добровольцем пошел, — говорит он еще презрительнее. — Небось только восемнадцать исполнилось?

— Да, — вру я. На самом деле мне будет восемнадцать лишь через пять месяцев, но я не собираюсь в этом признаваться, иначе, не пройдет и недели, окажусь опять в Англии с мастерком в руках.

— Небось дождаться не мог? Сделал себе подарочек на день рождения — побежал к сержант-майору: да, сэр, нет, сэр, слушаюсь, сэр — и отдал себя на заклание.

— Я бы и раньше пошел, — отвечаю я. — Да меня не брали, годами не вышел.

Он смеется, но больше не пристает с расспросами — лишь качает головой, словно на меня не стоит и время тратить. Странный тип этот Вульф.

Через несколько секунд по толпе пробегает шумок. Я поворачиваюсь и вижу трех мужчин в жестко накрахмаленной военной форме — они выходят из ближайшей казармы и шествуют к нам. От них прямо-таки разит властью, и меня вдруг охватывает горячая волна чего-то неожиданного. Несомненно, предчувствия. А может, и желания.

— Добрый день, джентльмены, — говорит средний из мужчин, самый старший, самый низкорослый, самый толстый, самый главный. Тон его дружелюбен, что меня удивляет. — Прошу вас следовать за мной. Мы еще не прибыли в точку окончательного назначения.

Мы сбиваемся в толпу и шаркаем вслед за ним. Я пользуюсь этой возможностью, чтобы разглядеть других — большинство курит и продолжает вполголоса разговаривать. Я достаю из кармана собственный жестяной портсигар и предлагаю сигарету Вульфу, который берет ее без колебаний.

— Спасибо, — говорит он и тут же неприятно удивляет меня, попросив еще одну. Я раздраженно пожимаю плечами, но разрешаю, и он вытаскивает сигарету из-под резинки моего портсигара и сует за ухо. — Кажется, этот тут главный, — он кивает на сержанта. — Мне нужно с ним перемолвиться словечком. Он, скорей всего, меня не послушает, но я все равно скажу свое слово, можешь не сомневаться.

— О чем? — спрашиваю я.

— Оглянись вокруг, Сэдлер. Через полгода из этих людей мало кто останется в живых. Что ты об этом думаешь?