Вторая причина – должники. Очевидец писал по этому поводу: «Однажды, из любопытства, я стал пересматривать огромную книгу знакомого мне портного, в которой вписаны были по алфавиту все те, на которых он работает, т. е. которые ему всегда должны, с отметками, где кто живет и находится. В сих отметках я вычитал, что один уехал на службу на Кавказ, другой переехал на службу в Москву, третий в Польшу, четвертый в армию, пятый уехал в отпуск и не возвращался, шестой отправился жениться и там остался, седьмой поскакал за деньгами на уплату долгов и там завяз и т. д. и т. д. Каким образом взыскать? Вычитать из жалованья, подать жалобу в суд в том месте, где находится именье должника? Это требует писанья ходатая, издержек и долготерпения. Удержать должника чрез полицию при выезде? А как узнать, когда кто намерен выехать? А притом одно гласное дело такого рода не лишит ли портного целой его практики, если человек, на которого он пожалуется, в родстве, в связях? Ведь человек без родни, без связей, без именья не станет делать долгов по важной причине, что ему никто не даст в долг! Не лучше ли… подводить счеты и вычеты таким образом, чтоб пятнадцать человек точных и исправных плательщиков платили за двадцать человек, полагая наверное, что из двадцати человек двое не заплатят вовсе, двое уплатят половину, а один – третью часть. Так и делается в Петербурге, и оттого у нас за фасон (т. е. за работу) берут чрезвычайно дорого, едва ли не вчетверо дороже, нежели в Париже, если взять в соображение разницу в содержании работников, которые стоят у нас конечно в двадцать раз дешевле»195.

Ольга Сергеевна Павлищева неоднократно писала мужу о визитах портного: «Вы должны портному 380 рублей. Он принес мне счет, в надежде, что вы заплатите ему хотя бы половину к праздникам»196. Месяц спустя она вновь умоляла мужа: «Мой друг, напишите, ради Бога, словечко портному, который преследует меня, он был у меня уже четыре раза»197. Порой купцы обращались с жалобами на неплательщиков в губернаторские канцелярии, но и это не гарантировало успеха. Действительная статская советница Александра Петровна Дурасова накупила уборов у Виктории Лебур на 1387 рублей 75 копеек и с оплатой не торопилась. Купчиха попыталась взыскать долг, однако, согласно рапорту из Московского надворного суда (1819 г.), «госпожа Дурасова должною себя не признает»198.

В стоимость товаров включалась обеспеченная жизнь купцов и модисток. «Мастеровой высокого тона в столице играет в вист, знает что такое букет в лафите и шатомарго, ездит со счетами на рысаке или в коляске парою, имеет лакея (сверх кухарки, служанок, нянек и кучера) и одевается чисто и со вкусом. Дом его меблирован богато. Жена ездит в карете или в коляске и имеет ложу во всяком бенефисе или в первом представлении. Счеты ее в модном магазине вдвое превышают счеты жены дворянина, имеющего тысячу душ, и не поступившего еще в кандидаты к банкрутству. Дети учатся в пансионах, где платят за содержание одного лица от 1500 до 2000 рублей. Летом почетное семейство мастерового имеет дачу. Зимой в день рождения хозяина или хозяйки, в именины и проч. бывают балы, на которых танцуют французскую кадриль и говорят по-французски. Точно таким же образом живут в Петербурге все иностранные купцы и все содержатели магазинов и купеческих контор»199.

Еще одна причина высоких цен на модные изделия – пошлина на ввозимый товар, введенная в 1822 году и существовавшая около 30 лет. «В результате импортируемые модные вещи стали слишком дороги. Прежде чем попасть в Россию, французские наряды проходили через руки нескольких коммерческих агентов, и каждый из них взимал за свои услуги комиссию. Получалось, что к моменту прибытия в Россию стоимость вещей удваивалась. По подсчетам одного экономиста, французское шелковое платье, которое в Париже можно было бы купить за 43 рубля, в Петербурге стоило 98»200.

Реклама из издания: Коммерческий указатель города С.-Петербурга, составленный Викентием Кишкиным-Жгерским на 1831 год

В газетных и журнальных рекламных публикациях, переписке и мемуарах современников содержатся сведения о ценах на самые разнообразные изделия. В 1832 году петербургская фирма де Колла, более 20 лет осуществлявшая рассылку различных товаров иногородним заказчикам, опубликовала в газете «Московские ведомости» свой прейскурант, в котором, правда, учтена стоимость пересылки. Итак, соболий палантин стоил 400 рублей и более, французские дамские платки и полушали – 135 рублей за штуку, платки «на манер французских» – 50 рублей, драдедамовый платок – 25 рублей. Небольшие шелковые – газовые или барежевые – платки обходились от 15 до 25 рублей. За дамскую блондовую косынку просили 120 рублей, за кружевную – 250. Английская шаль выходила в 250 рублей и более, французский шалевый платок – в 150 или 175 рублей. Газовая пелеринка стоила 18 рублей, модный дамский шарф – 60 рублей. Цена на вуаль зависела от материала и размера, блондовый большой стоил 350 рублей, средний – 250 рублей, малый – 150 рублей, тюлевый соответственно 90, 60 или 40 рублей, вышитый кисейный – 70, 45 или 25 рублей, газовый – 25, 15 или 10 рублей. Дамский передник «новейшей моды» из буфмуслина с бордюрами и карманчиками выходил по 20 рублей, из ситца с бордюрами – 15 рублей.

Мужские шейные кисейные платки предлагались по 4 рубля за штуку или дюжину за 40 рублей. Мужская косынка из шелка продавалась за 10 рублей, кисейная – за 5 рублей. Галстук из цветного шелка на подгалстучнике из щетины стоил 12 рублей, черный гроденаплевый – 10 рублей. Батистовая манишка обходилась в 25 рублей, полотняная – в 15 рублей, черная шелковая – от 10 до 15 рублей. Модная батистовая мужская рубашка стоила 50 рублей, рубашка из голландского полотна – 40 рублей. За пару шелковых чулок платили 15 рублей.

Широкие французские блонды обходились от 30 до 40 рублей за аршин, средние – от 15 до 20, узкие – 3, 5—10 рублей. Лучшие бусы, которые «трудно распознать с жемчугом», состояли из дюжины ниток и стоили 25 рублей. За золотую дамскую пряжку для пояса с бирюзою и другими камнями платили от 85 рублей, она могла стоить 200 или 300 рублей и более. Французская бронзовая пряжка для пояса с камнями обходилась от 200 до 350 рублей. Веера предлагались по цене от 20 до 50 рублей, модные ридикюли – от 15 до 30 рублей. Шелковый зонтик от дождя или дамский парасоль с костяными ручками оценивали в 60 рублей. Пара модных в ту пору перчаток «митенки» стоила 4 рубля201. Кстати, перчатки закупали дюжинами, П.А. Вяземский в одном из писем поручал жене: «Отыщи перчаточника Полякова и купи у него еще несколько дюжин перчаток»202.

Реклама из издания: Коммерческий указатель города С.-Петербурга, составленный Викентием Кишкиным-Жгерским на 1831 год

Шляпы стоили очень дорого. Дамские бастовые шляпы с лентами обходились по 60 рублей, с цветком – по 75 рублей, шелковые модных материй последнего вкуса стоили от 85 до 100 рублей. Батистовая шляпа с цветами и блондами предлагалась за 100 рублей, бархатная – за 95 рублей, коленкоровая или шелковая разных цветов – за 60 рублей. Английская соломенная шляпка с лентами и цветком стоила 75 рублей, тоже с лентами – 65 рублей. За ток с тремя страусовыми перьями «в последнем вкусе» платили 150 рублей, за ток или берет с марабу – 125 рублей. Да что там шляпки! Блондовый чепчик с цветами стоил 100 рублей, кружевной – 75 рублей, петинетовый с блондами – 50 рублей. За одно перо марабу просили 75 рублей, за гладкое белое страусовое перо – 35 рублей, за черное – 20 рублей. Наталия Николаевна Пушкина за чистку перьев у мадам Мальпар в 1836 году уплатила 10 рублей ассигнациями203.