Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было хорошо на общих планах: фото, план на крыше – шуба большая, а я маленький.
Шуба должна остаться велика!
Плохо на среднем и крупном плане:
– если я не помещаюсь в кадр, я большой, и моя величина не имеет значения – дело в композиции;
– если я закомпонован в край кадра – я большой.
Тут вопрос композиции, проблема крупного плана, особенно во всем материале начала роли.
Грим: сейчас путаница. Мы второй раз отказываемся от первого грима. Ведь от второго грима осталась одна сцена – последняя. (Когда уже ощущение неблагоприятия сложилось.)
Да и не в гриме только дело, пробы плохие.
2. По существу:
Сейчас выходит, что я неестественен. Что во мне неестественно сейчас? Мое естественное поведение – это и есть самое неестественное. Чем больше призывов к простоте исполнения, тем я более и более неестественен.
Все дело в конкретности. В энергии, в убежденности, в темпераменте, в деловитости.
Поляна. Сначала – что мы играем.
Шишок уводит Олю гулять, и они заблудились.
Так было.
Сейчас изменили: он приглашает ее в Шотландию. Это в чем-то лучше. А в чем-то хуже.
Лучше – машина становится более обязательной.
Хуже – Шишок утилитарен, и цель его попугать, погулять заменяется задачей экстравагантной: поехали в Шотландию.
До поездки в Шотландию надо дойти, дорасти.
Ведь он ей сразу сказал:
– Ждем хорошей погоды – и гулять.
Вот пришла хорошая погода, надо торопиться, а то траву скосят.
Пошли, раздухарились и вообще рванули в Шотландию.
(– А она довезет?
– Должна…)
Нужна экспозиция: я самый лучший проводник. Не нравится, что похож на Карлсона – не надо. Пусть он говорит, что он знает в лесу такие места, каких никто не знает… Я в лесу каждое дерево знаю по имени-отчеству, каждую травинку по фамилии, каждый камень по прозвищу.
А потом: – Хочешь в Шотландию? Будет Шотландия. Есть кое-что.
Вспоминая о машине (именно вспомнил, как только вспоминаем мы о забытых нами великих наших делах). Именно вспомнил и разволновался: как так мог позабыть…
Что-то все – как в Искремасе.
«Повесть об Искремасе» начиналась с Быковым в главной роли. Она и была написана сценаристами Ю. Дунским и В. Фридом на него. Сняли 600 полезных метров, и Быкова сняли с роли. А. Митта, режиссер картины, через много лет, в 2000-х годах, объяснял, что после ввода войск в Чехословакию изменилась идеологическая ситуация в стране и его заставили сменить концепцию фильма: «Я его предал. У меня в семье были репрессированные. Я его снял с роли, потому что хотел снять фильм не именем злобного Мейерхольда, а что-то более светлое». Это дословно из телепередачи. Понадобился более лучезарный герой. Фильм стал называться «Гори, гори, моя звезда», а Искремаса сыграл Олег Табаков.
И это утверждение одного меня.
И просьба играть самого себя.
И возня с гримом.
И попытка, и желание видеть в кадре всю роль.
И боязнь острой формы исполнения.
Что это? Совпадение?
Или себя играть невозможно?
– Так я и знал! Сейчас скажут «рога» и все такое. Ну рога, ну кому они мешают? У тебя вот нет, а у меня вот есть, ни у кого нет, а у меня – пожалуйста. Ну и хорошо. Ну и смотри да радуйся. Нет, на́ тебе! Рога.
– Ведь договорились, ждем погоды, идем гулять по грибы, по ягоды, да просто так. А ты забываешь. Сначала договорились, а потом забываем. Зачем тогда договариваться?
(По движению души: он бросился к ней с попреками, а когда были вместе, все позабывал и впадал в отчаянную деловитость, не забывая кувыркнуться, броситься за бабочкой и вообще жить полной жизнью.)
Радуясь и смеясь:
(– А ты обалдела, да? Что я к тебе так, да? Ха-ха-ха! Это ничего, это чтоб было лучше…)
– Пошли!
И они пошли…
– Побежали!
И они побежали…
И было хорошо…
И предложил он ей рвануть в Шотландию.
И вспомнил о машине!
– Как же я мог забыть, а? Такое дело…
Гвоздь… Все рассыпалось. И они заблудились…
(Стоп, ерунда, дорогу от машины он не может не знать…)
Раз на машине не вышло, то решили рвануть «напрямки».
(И тогда озеро и пр.)
Желание все выпрямить до прямого сюжета – ужасно.
05.08.75 г. Вторник
Стукнул машину, погнул крыло и бампер, согнул обод фонаря, если не сделал еще чего-то. Очень обидно. Ездил второй день – и на́ тебе! Рядом сидел Бунеев, он крикнул (я уже ставил машину у палисадника) «Забор!», и я вместо тормоза нажал на газ. Обидно.
Снимали сегодня встречу с Пихто, неким старым Шишком, по какой-то хитрожопой мысли Бунеева и Александрова о том, что есть Шишки, которые уже ничего не хотят. Я этого не понимаю, не вижу ни смысла в этом, ни закономерности. Гулливер среди лилипутов один, как и Карлсон у Малыша, два Карлсона – это уже толпа любимых. Но сцену эту в общем замотал: теперь Шишок, играя, зовет кого-то в одном варианте. Сам отвечает за Пихто, и вдруг Пихто отвечает. Шишок сам удивлен не меньше девочки.
Теперь надо только тем шишкам наклепать на Пихто и чуть приврать. (Слаб человек.)
А после машины (когда она развалилась) надо заорать: потому что ничего не надо… сидит он там, спрятался, праздник у него!
Придумали Оле зеленые волосы. Очень интересно. Придумали дудки и т. д.
Мне очень нравится. И (тьфу, чтоб не сглазить) нравится Бунеев.
06.08.75 г. Среда. Утро
Подожду до времени писать Бунееву письмо – посмотрю материал.
Съемка до обеда
Как будто все сглазил! Сцена плоха, свет уходит. Гинзбург торопится… Начали сцену «после поломки машины» – Александрова сломали, свое не построили… Что будет после обеда, ума не приложу. Там опять новости… (а сцена не оговорена).
А с машиной, оказывается, будут большие хлопоты…
Может, не лезть к нему, он мое по-своему делать не может?
И потом вечером надо подробней поговорить…
В местном лагере для трудновоспитуемых (называется он военный лагерь, тут те же палатки, но не отряды, а взводы, не трудовое воспитание, а трудовой десант) была история:
Привела мать мальчонку:
– Тут в лагерь?
– Тут… Фамилия?
– Понькин…
Мальчишка самый маленький, смирный, всего 12 лет. А вокруг лбы, переростки… Приходит другой, 1 метр 80 см. Весь в татуировке…
– Тут в лагерь?
Мама Понькина чуть не в обморок, в какую ужасную компанию отдает сына… Она сомневается, оставлять ли его… Но все же решается.
Оказалось: