Отход от соблюдавшихся до той поры великими державами принятых форм ведения войны не ограничился только областью чисто военного противоборства. Не вызывает никакого сомнения то, что представления немецкого руководства о том, как следует проводить восточную политику, нашли свое отражение при планировании военной кампании, в ходе которой территория Советского Союза должна была оказаться политически преобразованной. При этом главенствовало намерение создать на ней ряд маленьких национальных государств с различной степенью государственной автономии, а из них, в свою очередь, – «санитарный кордон», который отделил бы великорусские земли от Запада.

Такое планирование, естественно, касалось отдаленного будущего восточных областей. В первую же очередь продумывались пути установления там германского господства и возможности максимальной их эксплуатации в интересах немецкой экономики под политическим управлением Германии. А такое, в свою очередь, предполагало наличие подготовленной и готовой немедленно приступить к исполнению своих функций немецкой гражданской администрации, которая следовала бы за наступавшей армией и после поверхностного умиротворения территорий, подвергшихся воздействию боевых действий, тотчас начинала бы свою работу.

Для этого большие части завоеванных земель с самого начала изымались из юрисдикции военного управления и передавались под власть политических органов. Таким образом, под военным управлением оставалась только территория боевых действий армии и прилегавшие к ней тыловые районы, где власть принадлежала полевым командирам, а также комендантам районов и населенных пунктов.

Не вызывает также сомнения, что армия, исходя из накопленного ею негативного опыта, рассматривала излишне протяженную зону военного управления как ненужный балласт. Одновременно и немецкое политическое государственное руководство со своей стороны считало технические вопросы управления захваченными российскими территориями настолько «своеобразными» и связанными с такими особыми случаями проявления вражеского сопротивления, что не решалось навязывать дополнительное обременение вооруженным силам.

При этом совершенно очевидно проступало стремление партийных органов к полной свободе действий в ходе проведения запланированной расово-политической «очистки» данных областей. Еще в изданной Верховным командованием вермахта «Инструкции об особых областях к директиве № 21 (План „Барбаросса“)» от 13 марта 1941 года подчеркивалось, что управление русскими территориями должно было осуществляться политическими, а не военными органами. Об этом же говорилось и в приказе Гитлера о гражданском управлении новыми оккупированными восточными областями от 17 июля 1941 года (PS 1997).

В нем, в частности, устанавливалось следующее: «По прекращению военных действий во вновь захваченных восточных областях управление этими областями переходит от военной администрации к гражданским властям. Области, которые в соответствии с этим должны быть переданы гражданским властям, а также момент передачи будут определены мной каждый раз специальным указом. Гражданские власти во вновь оккупированных восточных областях подчинены рейхсминистру по делам оккупированных восточных областей… Суверенные права и полномочия военных властей осуществляются во вновь оккупированных восточных областях командующими вооруженных сил в соответствии с моим указом от 25 июня 1941 года. Вопросы компетенции уполномоченного по четырехлетнему плану во вновь оккупированных восточных областях урегулированы особо моим указом от 29 июня 1941 года, а вопросы компетенции рейхсфюрера СС и начальника германской полиции – моим указом от 17 июля 1941 года…»

Согласно указу Гитлера от 31 марта 1941 года, 2 апреля того же года Альфреду Розенбергу поручалось создание «Центрального политического бюро по проведению работ на Востоке». 20 же апреля 1941 года Гитлер расширил круг задач, решаемых Розенбергом, и назначил его «уполномоченным по центральной обработке вопросов на восточноевропейских территориях». Затем из штаба Розенберга было образовано министерство по делам оккупированных восточных областей (PS 1019/1020. Докладная записка № 3 от 25 апреля 1941 года).

В соответствии с указаниями «Инструкции об особых областях к директиве № 21 (План „Барбаросса“)» от 13 марта 1941 года по достижению у районов действия армии достаточной оперативной глубины ее тыловая территория, где действовали военные власти, ограничивалась, а остальная часть передавалась под политическое управление. В частности, в ней говорилось: «Как только район боевых действий достигнет достаточной глубины, он должен быть ограничен с тыла. На оккупированной территории, находящейся за районом боевых действий, будет организовано собственное политическое управление. Эта территория с учетом национальности ее народонаселения и в приблизительном соответствии с границами групп армий будет разделена вначале на области: Северную (Прибалтика), Центральную (Белоруссия) и Южную (Украина).

В этих областях политическое управление будет передано рейхскомиссарам, которые получают соответствующие инструкции от фюрера».

Наряду с этими комиссарами, а практически под их руководством для учета всех нужд армии на территориях, находившихся под политическим управлением, предусматривались и властные полномочия командующих вермахта, которые находились в непосредственном подчинении начальника Верховного командования. Так, в данной инструкции обговаривалось следующее: «Для проведения всех военных мероприятий в областях, находящихся вне района боевых действий, будут назначены командующие вооруженными силами, подчиняющиеся непосредственно начальнику штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил. Командующий вооруженными силами является высшим представителем вермахта в соответствующей области и осуществляет верховную военную власть. Перед ним стоят задачи командующего войсками территориального военного округа, и он пользуется правами командующего армией или командира корпуса».

К числу особых функций этих командующих относилась, с одной стороны, поддержка рейхскомиссаров в выполнении их политических задач, а с другой – обеспечение сохранности экономических ценностей оккупированных областей в интересах их использования для нужд действующей армии и германской экономики.

В «Инструкции об особых областях к директиве № 21 (План „Барбаросса“)» эти задачи обозначались так:

«а) тесное сотрудничество с рейхскомиссаром, оказание последнему поддержки в решении его политических задач; б) использование и охрана хозяйственных ресурсов страны для нужд немецкого хозяйства; в) использование ресурсов страны для снабжения германских войск по требованию Главного командования сухопутных сил; г) вооруженная охрана всей территории, и прежде всего аэродромов, коммуникаций и складов, на случай восстания, саботажа или действий парашютных десантов противника…»

Для решения этих задач командующим вермахта предусматривалось придавать особые охранные части, тогда как все полицейские силы должны были оставаться в распоряжении рейхскомиссаров.

Однако в вышеназванной «Инструкции об особых областях к директиве № 21 (План „Барбаросса“)» от 13 марта 1941 года, нарушавшей все основы прав народов, настораживало не только указание о создании еще во время непосредственных боевых действий с враждебным государством политического управления этими областями. Еще более пугающим и несущим с собой большие беды для местного населения, а следовательно, влиявшем на весь характер ведения Германией войны на Востоке, являлся ее пункт «б», в котором значилось: «Для подготовки политического управления в районе боевых действий сухопутных войск рейхсфюрер СС получает специальное задание, которое вытекает из идеи борьбы двух диаметрально противоположных политических систем. В рамках этого задания рейхсфюрер действует самостоятельно и на свою ответственность. В остальном исполнительная власть главнокомандующего сухопутными войсками и подчиненных ему инстанций затронута не будет. Рейхсфюрер СС отвечает за то, чтобы выполнение его задач не нарушало хода боевых операций. Дальнейшие детали Главное командование сухопутных войск должно согласовать непосредственно с рейхсфюрером СС».