В этом отделении шкафа наши оперкейсы всегда стояли рядом. И когда я хватал свой, убегая из дому, ее кейс оставался на своем месте – в соседнем гнезде.

Сейчас я водворил свой на место. И тут только до меня дошло, что ее снаряжения на месте нет.

Значит, уходя, она взяла его с собой.

А это могло – должно было – иметь определенное значение. Иными словами, услышанный мною разговор трехмесячной давности получил дальнейшее развитие.

– Вратарь!

Он не ответил. Просто не услышал: микрофон связи – тот, что был в коридоре, – тоже остался незамененным со дня начала той операции. Пришлось спросить уже из прихожей:

– Кто сейчас ведет дом? Текстом!

Он нарисовал незамедлительно (хоть эти его узлы остались невредимыми, и на том спасибо!):

«Хозяйка передала управление мне».

– Сколько раз она выходила в тот день?

«Два раза. В двенадцать семнадцать, вернулась в тринадцать пятьдесят пять. И второй раз в четырнадцать тридцать. Еще не вернулась».

Это я и сам видел – что не вернулась…

Вот и последнее доказательство – того, что Лючана ушла, покинула свой дом по собственной воле и в здравом уме. А то, что не оставила мне никакой весточки – ни на бумаге, ни в записи, ни у Вратаря для передачи мне, говорило лишь об одном: после состоявшегося разговора она продолжала думать обо мне все так же, как и в предыдущую ночь и ранним утром, закрывая за собою дверь.

Хотя – только ли по этой причине?..

Сейчас я окончательно понял, куда пойду и с кем и как буду разговаривать.

– Стереги дом! – сказал я Вратарю на прощание.

– Да, хозя, – послал вдогонку мне косноязычный бедняга.

Я выскочил на улицу. Вместо стволов армагской чинкойи вдоль тротуаров сейчас стояли какие-то другие деревья. Но на это мне было уже наплевать.

На рекламном щите, нависавшем над проезжей частью, картинка сменилась; теперь горнолыжник в полном снаряжении и с улыбкой от уха до уха призывал: «Вас ждет Улар! Чудесная природа, высокие заработки, спокойная жизнь! Почему вы еще не там? Время уходит!» На это мне было тем более наплевать.

Так я в тот миг подумал.

Генерал Иванос, первый заместитель директора Службы и человек, с которым мне приходилось не раз работать плечом к плечу в очень непростых условиях, не отрывал глаз от пластинки моего разового пропуска (который мне согласились выдать далеко не сразу; три месяца – срок пусть и не очень большой, но каждая новая задача невольно оттесняет все предыдущие, уже решенные, на все более дальние рубежи памяти, так что меня вспомнили только с большим усилием). Иванос вроде бы выискивал на глянцевых поверхностях карточки что-то, впечатанное, может быть, невидимой краской и способное помочь ему найти нужный тон – или уровень откровенности в разговоре со мною.

Это продолжалось уже больше минуты – после того, как я изложил ситуацию и спросил прямо: что ему известно о Лючане, ее местопребывании и вообще обо всем, что могло быть с нею связано, а если и неизвестно ничего, то что он может предположить? И вот он молчал и пытался вычитать нужный ответ с моего пропуска; так, во всяком случае, это выглядело.

– Да нет там ничего! – произнес я намеренно резко, чтобы заставить его сказать хоть что-нибудь. – Посмотри на меня! Прояви хотя бы чуть-чуть официальной вежливости, если уж на большее тебя не хватает!

Как бы повинуясь, он перевел взгляд на меня. Чуть поднял брови. Это, насколько я его знал, означало, что генерал колеблется, делая какой-то выбор. Уж и не помню, когда такое приключалось с ним в последний раз. Давно. Он вздохнул и заявил:

– Слушай, Ра, я вроде не давал согласия стать поверенным в части твоих семейных проблем…

Он употребил «Ра» – сокращенное от «Разитель» – кодового прозвища во времена моего пребывания в кадрах Службы. Вероятно, это должно было означать, что Иванос хочет быть со мною предельно откровенным, как со своим, – хотя и в тех рамках, разумеется, какие возникали неизбежно именно потому, что своим я все-таки уже не был. Нет, ни в коем случае я не стал «чужим», но «не чужой» это одно, «свой» же – совершенно другое, и уровни их допуска разнятся на порядки.

– Не коловращай турнюром, генерал (я так изысканно выразился, хотя мог бы сказать просто «не верти задницей», потому что Иванос никогда не любил «красивых слов», они вызывали у него чуть ли не аллергический приступ). Свои семейные проблемы мы с Лючей решим как-нибудь сами. Но для этого нужно сперва найти ее. Все общегражданские пути я уже испробовал. По нулям. Вот я и пришел к тебе.

– Что, по-твоему, тут бюро розыска пропавших без вести? Многое же ты успел позабыть о нашей конторе!

– А вот сейчас проверим, – сказал я, стараясь не обращать внимания на нотку пренебрежения, проскользнувшую в его голосе не случайно, а совершенно намеренно: чтобы вызвать у меня всплеск нежелательных для меня же эмоций и помешать спокойному и логическому ведению разговора. Но если так – значит, было у него за душой что-то, что относилось к делу, но чего он не хотел – или не мог – сообщить мне. Во всяком случае, открытым текстом. Вернее всего – не имел права. Мои самые серьезные допуски давно перестали действовать, не получив возобновления, потому что они предназначались лишь для людей Службы без приставки «экс» – ну и для разных больших политических шишек, которые по скудости ума считают, что Службы работают на них – в то время, как на деле они работают на Мир Теллуса, – ну и на себя самих, безусловно.

– Как это ты проверишь, интересно? – чуть усмехнулся Иванос. – Может, начнешь меня допрашивать, предупредив об ответственности за ложные показания?

– Допрашивать не имею права, – признал я. – И насчет ложных показаний – тоже. Но это и не нужно, мне ты врать не станешь. Тем более что мне твои федеральные и прочие секреты до лампочки. Я хочу только, чтобы ты сказал: где Лючана?

– Да откуда я…

– Стоп! Ты на грани лжи.

– Не понимаю: с чего ты взял, что мы должны знать о ней хоть что-нибудь и, в частности, куда она подевалась? Наверное – куда захотела…

– Может, она и захотела. Но забросили ее вы. Куда?

– Кто это придумал – что мы?..

– Никто. Тут придумывать нечего. Все яснее очевидного. Во всяком случае, для любого, кто способен замечать факты и делать выводы. Здраво рассуждать.

– Прямо-таки любопытно – насколько твой рассудок еще сохранил здоровье.

– Сейчас увидишь. Вот факты. Первое: уходя, она знала, что уходит надолго. И взяла с собою оперкейс. Его берут, когда отправляются на задание или, в крайнем случае, когда рассчитывают какое-то задание получить. Ты скажешь, конечно: «Ну да, раз она уходила надолго, то взяла с собой то, что понадобится ей для заработка, чтобы жить, ей тоже нужны деньги, не тебе одному». Так оно и было бы, если бы с деньгами был напряг. Но ты и сам понимаешь: наперекор обычаю, как раз тогда ни у нее, ни у меня этой проблемы не было. Ты целиком в курсе, поскольку немалую толику мы получили от вас – хотя были и другие источники. Она могла годами жить, пальцем о палец не ударив и сохраняя привычный уровень, а то и повыше. У нас раздельные счета, и у каждого – завещательное распоряжение в пользу супруга. Я проверил ее счет. Она сняла очень немного – примерно столько, сколько и я. Тогда же. И больше не трогала.