Кстати, насчет этих самых информаторов, запустив внутренний текстовый поиск, Кобрин убедился, что сотрудник госбезопасности Виктор Зыкин нигде не упоминается. Ладно, когда закончит с основным массивом данных, можно будет снова пробить его судьбу по архиву Минобороны… хотя вовсе не факт, что информация – как и в прошлый раз – снова не окажется для него закрыта. Хотя… это к сведениям о загадочной «группе «А» ему доступа не было, а про самого Витьку, к 1944-му дослужившемуся до майора ГБ, информация в базе данных имелась, пусть и краткая. Собственно, почему именно «дослужившемуся»? Зыкин ведь уже получил лейтенанта госбезопасности, что соответствует армейскому капитану, так что майор является просто следующим очередным званием.

С другой стороны, командарм – это, как ни крути, уровень, так что можно будет попытаться разузнать о судьбе боевого товарища уже там, в прошлом. Не из архивов, а по своим каналам, хоть через тот же особый отдел, мало ли, с какой целью командующий армией интересуется неким особистом в не особо-то и высоком звании? Может, служили вместе или еще чего. А и начнут копать, он, скорее всего, уже обратно в свое время вернется – пока маховик раскрутится, по-любому не один день пройдет. Если, конечно, время у него будет. Поскольку пока абсолютно непонятно, что его ждет непосредственно после переноса сознания. Нет, вряд ли ассоциация с реципиентом произойдет в некий критический момент, например, во время немецкого артналета или буквально за полчаса до начала боевых действий, но все же расслабляться не стоит. Осенью 1941-го порой и командующие армиями в бою погибали или в плену оказывались, так что зарекаться уж точно не нужно…

Да и не в этом дело – а с чего он, собственно-то говоря, вообще решил, что подробные сведения о боевом товарище должны находиться в архиве Министерства обороны?! Витька ведь к госбезопасности относился, значит, и подробная инфа о нем должна храниться в архивах НКВД-МГБ-КГБ-ФСБ! Доступ куда Кобрин получить, скорее всего, тоже может, но исключительно через запрос к командованию академии, несмотря на все прошедшие годы и снятие грифов секретности. Смежники – они такие, всегда предпочитали свои секреты отдельно хранить. Вот только нужно ли? Настолько ли оно принципиально, чтобы генерал-лейтенанта о помощи просить? Сам ведь только что решил, что уровень командующего армией многое узнать позволяет. Пусть не о загадочной «группе «А», конечно, так хотя бы просто о самом Зыкине?

Тьфу ты, вот он дурень, растекся мыслью по древу, а так ведь и не узнал, в КОГО он, собственно, попадет на этот раз!

Свернув, не закрывая, файл и карту, Сергей раскрыл новый раздел и вдумчиво вчитался. Понятно. Ну что ж, более чем достойный командир, он сочтет за честь повоевать вместе с ним. Ага, именно так: «вместе». Говорить, даже про себя, «вместо него» Сергей с некоторых пор считал… ну, не этичным, что ли? Потому вот именно что «вместе». А то, что реципиент погиб, прорываясь из окружения, пожалуй, даже и лучше: теперь у Кобрина появляется серьезный шанс подарить человеку новую жизнь и новые возможности еще не раз оказаться полезным Родине…

Район Вязьмы, 10 октября 1941 года

Такого выхода из слияния с разумом реципиента у Кобрина еще не было. Едва успев ощутить себя командующим 24-й армией генерал-майором Константином Ивановичем Ракутиным, Сергей оказался сброшен с кровати могучим пинком ударной волны. Судя по всему, авиабомба рванула метрах в двадцати от избы, где он расположился на ночлег: стена спрессованного воздуха вышибла окна вместе с рамами и прокатилась по комнате. На спину – повезло, что реципиент спал не раздеваясь, командирская гимнастерка плотной ткани и исподняя рубаха защитили кожу – сыпанули осколки стекол, в паре метров грохнулся опрокинутый буфет, в глубине которого тоже что-то со звоном разбилось. Комната быстро заполнилась удушливым дымом.

С похвальной быстротой осознав, кто он и где находится, Кобрин перекатился под попавшую под удар стену – чисто автоматически, на одних рефлексах, хрен пойми чьих, то ли его собственных, то ли Константина Ивановича. Скорее, все-таки его: Ракутин, хоть и участвовал в Гражданской и Финской войнах, вряд ли попадал под внезапную бомбежку. Под локтями и коленями неприятно хрустело битое стекло, несколько раз кожу дернуло короткой болью, порезался все-таки. А вот любопытно, это командованием специально так задумано или некая накладка вышла? Наверняка второе: в прошлые разы ничего подобного не наблюдалось. Да и какой смысл? Роднин ведь, помнится, говорил, что больше никто не собирается испытывать слушателей в экстремальных условиях. Значит, именно что накладка. Можно даже предположить, чем она вызвана: историческая последовательность начала меняться, возможно, даже лавинообразно. Вот он и попал под одну из таких «лавин», которые не смогли заранее предсказать многомудрые сотрудники академической спецлаборатории. По их данным, здесь сейчас вполне обычное раннее утро десятого октября, а на самом деле – именно в эти минуты немецкие пикировщики решили отработать по заранее разведанным целям. История могла измениться буквально на каких-то полчаса, но и этого хватило, чтобы командарм со своим штабом попал под налет. Хотя и вряд ли, конечно, ничего эти самые полчаса не могут изменить. Скорее всего, в той, прошлой, реальности этой бомбардировки вовсе не было. Даже наверняка.

Почему именно пикировщики? Да оттого, что он уже ни с чем и никогда не перепутает звук, сопровождающий атаку «Ю-87», вот отчего! Поскольку сталкивался, причем не раз и не два. Причем в каждом своем погружении в прошлое сталкивался, вот ведь как выходит – уж больно любят фрицы этот свой «точечный инструмент». И когда комбатом был, и когда комбригом, да и в бытность командиром дивизии тоже, пусть и издалека наблюдал. Судьба, блин…

Опять рвануло, теперь несколько дальше. Изба, тем не менее, вздрогнула до самого основания, с щелястого потолка посыпался какой-то то ли мусор, то ли труха. Жалобно звякнули, осыпаясь на пол, остатки стекол в перекошенных оконных рамах, в соседней комнате что-то гулко упало. Откуда-то с улицы раздалось знакомое звонкое «пах-пах-пах» тридцатисемимиллиметровых скорострельных автоматов и заполошная пулеметная трескотня, с небольшим запозданием вступили в бой зенитчики, отгоняя непрошеных гостей. Сориентировавшись, Кобрин перекатился в сторону, рискнув подняться на ноги. Ощутимо потянуло сырым уличным холодом и дымом – не знакомой тухлой вонью сгоревшей взрывчатки, а вполне нормальным дымом горящей древесины. Видимо, во дворе что-то загорелось.

И тут же столкнулся с ворвавшимся в перекошенную дверь командиром в расхристанной гимнастерке и без ремня, налетевшим на него не хуже давешней взрывной волны:

– Тарщ генерал-майор, вы живы?! Целы?! Уходить нужно! Да скорее же! Вас контузило, что ли? Давайте помогу!

«Капитан Еремеев, мой адъютант, – автоматически подсказало сознание, несмотря на все перипетии определенно нештатной ассоциации, уже успевшее разобраться, что к чему. – Игорем Анатольичем звать, с июля сорок первого вместе».

– Нор…мально, Игорек, уходим, – подхватив со спинки упавшего стула портупею и полевую сумку, торопливо зашлепал босыми – только сейчас заметил – ногами к перекошенной двери. Подошву правой тут же болезненно кольнуло: наступил-таки на стекло, хоть осколков возле двери валялось и немного. Еремеев, на миг отпустив командира, метнулся куда-то в угол, тут же вернувшись. В руках он держал сапоги с повешенными на голенища портянками. Снова подхватив генерала под руку, едва ли не волоком потащил за собой: