– Лорд Керзон, – подсказал Миша.

– Вот-вот… Керзон этот самый… Написал Ленину письмо.

– Ультиматум.

– Так говорят, теперь советской власти конец.

Все рассмеялись.

– Эх ты, Жердяйчик! – закричал Генка. – Не дождутся ваши кулаки конца советской власти. И графиня тоже не дождется. И граф ее, белоэмигрант, тоже не дождется!

– Керзон нам предъявил наглые требования, – сказал Миша, – совсем заврался. Требует, чтобы мы отозвали своих представителей из Ирана и Афганистана. Видали его? Английские капиталисты боятся, что их колонии не захотят больше быть колониями. Понятно? Народы Востока! А ну-ка, Славка, прочитай газету, которую Генка сегодня из Москвы привез.

Славка развернул газету. Вверху, слева, было написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а справа: «Берегите газеты, у нас их мало!»

Славка вслух прочитал и об ультиматуме Керзона, и о демонстрациях против ультиматума под лозунгом «Руки прочь от Советской России!».

– Видал? Нас поддерживают рабочие всего мира, – объяснил Миша. – И никакие капиталисты нам не страшны.

Жердяй задумчиво сказал:

– Еще говорят, что Ленин совсем болен.

– Что же из того, что он болен? Переутомился, вот и болен. Слушай… – Миша взял у Славки газету и громко прочитал: – «Резолюция рабочих Гознака… Дать Владимиру Ильичу трехмесячный отпуск и потребовать от него точного исполнения предписаний врачей, дабы он мог восстановить свои силы на благо трудящихся». Понятно? – сказал Миша, свертывая газету. – Ленин отдохнет и выздоровеет. Так что пусть ваши кулаки не радуются.

Неожиданная мысль пришла ему в голову, и он сказал:

– Знаете что, ребята? Сейчас все пишут Ленину, давайте и мы напишем.

Все удивились. Что они могут написать Ленину?

А Миша уже увлекся своей идеей. Забыв, что он твердо решил быть таким же спокойным и невозмутимым, как директор детского дома Борис Сергеевич, он вскочил и, размахивая руками, сказал:

– Напишем, чтобы он скорее выздоровел.

– Правильно! – поддержал его Генка. – Все пишут.

Зина Круглова сказала:

– Если даже Ильич не прочтет нашего письма, то ему о нем расскажут. И ему будет приятно, что все о нем помнят, любят и желают ему здоровья.

И ребята, крича и перебивая друг друга, сочинили такое письмо Владимиру Ильичу Ленину:

«Дорогой Ильич! Мы, юные пионеры и комсомольцы, шлем тебе горячий пролетарский привет. Мы хотим, чтобы ты скорее выздоровел. Мы хотим бороться за рабочее дело так же, как боролся и ты всю свою жизнь. Мы всегда готовы защищать и укреплять Советскую Россию. Выздоравливай скорее, дорогой наш Ильич!»

Миша уперся ногой в скользкий от ночной росы берег, столкнул лодку в воду, перевалился через борт и вскарабкался на нос.

Поехали!

Белесый туман окутывал реку. Берега едва виднелись. Кусты ракитника достигали почти середины реки. Толстые стволы лежали над самой водой. Генка и Славка едва не задевали их веслами. Но сидевший на корме Жердяй искусно направлял лодку по узкой и извилистой речонке.

Миша засек время. Если они будут делать восемь километров в час, то к вечеру достигнут устья реки. Туда считается не то семьдесят, не то восемьдесят километров.

Размышляя таким образом, Миша зорко поглядывал по сторонам. В этот предутренний час река казалась совсем чужой. Все вдруг стало огромным, глубоким, таинственным, причудливым: неожиданно высокие деревья, верхушек которых не было видно, кусты, казавшиеся непроходимыми… Почему они никак не могут обогнуть мысок, за которым должна быть лодочная станция? Может быть, в темноте он проглядел ее?..

Миша приподнялся. В эту минуту они обогнули мыс. Сразу стало светлее. Миша увидел маленькую будку лодочной станции. Но тут же он заметил приближающуюся к станции женщину. Миша узнал ее. Это была «графиня». Зачем она пришла сюда так рано? Миша торопливо прошептал:

– Тихо! Не гребите!

Генка и Славка подняли весла. Лодка сразу сбавила ход. Ухватившись рукой за ветку, Миша подтянул лодку под куст орешника. Отсюда была хорошо видна лодочная станция.

Туман еще не сошел. Люди у будки казались мутными тенями. За будкой виднелся неподвижный силуэт лошади, запряженной в повозку. И оттого, что будка была очень маленькой, лошадь и телега казались громадными.

На берегу стояли «графиня» и кулак Ерофеев, отец Сеньки, маленький кособокий старичок в черном картузе и очках в железной оправе.

Лодочник Дмитрий Петрович возился в лодке, потом выпрямился и вышел на берег. Это был человек лет тридцати, среднего роста, ловкий и сильный. Миша его не то что побаивался, а чувствовал себя с ним неудобно: как-то неискренне и хитро улыбался всегда лодочник. Ходил он босиком, в сатиновой рубашке без пояса. Но лицо у него было чистое, холеное, совсем не крестьянское, с маленькими острыми усиками.

Ерофеев и лодочник подошли к телеге. С нее кто-то соскочил. Ребята вгляделись – это был Сенька. Ерофеев снял с телеги рогожу. Затем они втроем перетащили в лодку два больших мешка.

Дмитрий Петрович прыгнул в лодку. Ерофеев оттолкнул ее. Лодка качнулась, отошла от берега и, влекомая течением, повернулась на середине реки. Табаня одним веслом, Дмитрий Петрович направил ее вниз по течению.

Все смотрели вслед лодке: мальчики – из своего укрытия, старуха и Ерофеев – с берега, Сенька – с телеги.

Лодка скрылась за поворотом. Ерофеев что-то сказал «графине» и пошел к телеге. Уже держа в руках вожжи, он опять что-то сказал. Старуха молча кивнула головой.

По береговой дороге телега двинулась к деревне. Старуха полевой тропинкой пошла к усадьбе. В высокой пшенице мелькнул ее черный платок. Раз, другой… Потом она совсем скрылась из глаз…

Первым нарушил молчание Генка.

– Интересно, что они увезли в лодке? – проговорил он, вставая и вглядываясь в даль реки, хотя ни лодки, ни лодочника уже не было видно. – Недаром эта несчастная лодочная станция всегда казалась мне подозрительной. Я еще вчера Славке говорил. Правда, Славка, говорил я тебе, что станция очень подозрительная, говорил?

– Не вчера, а позавчера, – ответил точный Славка, – и ничего подозрительного я здесь не вижу. Мало ли что людям надо перевезти на лодке.

– «Перевезти», ага! – передразнил его Генка. – В такую рань, чтобы никто не видел! И Ерофеев, кулак и мироед, со своим Сенькой примазались. – Он обернулся к Мише: – Знаешь, Миша, давай лучше высадим Славку.